— Я хочу показать тебе кое-что.
— Давай.
— Только смотри под ноги, здесь можно легко оступиться.
Забравшись в самую глубь леса, куда сквозь густую листву и переплетение ветвей едва проникали солнечные лучи, девушка услышала звук воды, текущей где-то неподалеку.
Пройдя за Филиппом еще несколько метров, она наткнулась на маленький веселый ручеек, извивающийся между деревьями. Все это было похоже на сказку.
— Удивительно! — воскликнула она.
— Мы с сестрой играли здесь, когда были маленькими, — сказал Филипп, отпуская ее руку, — это было запрещено, поэтому привлекало нас еще больше. Мы могли бродить здесь часами, сбежав от нянек и гувернанток.
И так же будут делать и их с Филиппом дети…
Ханна подошла к ручейку и, хоть, может быть, это и было «не как полагается», не сумела побороть в себе желание окунуть ногу в прохладную воду.
— Вы с Софи были хорошими друзьями?
— Когда были детьми. Но теперь мы с ней… очень разные.
— Как это?
— Ты еще поймешь, что моя сестра весьма своевольна.
— Она, наверное, независимая?
— Это еще мягко говоря.
Может, ей и послышалось, но похоже, в его голосе прозвучала печаль. Наверное, Филиппу не хватало тех отношений, которые царили между ними когда-то. Если его мать была такой бессердечной, как ей описывали, то сестра была для него единственным близким человеком.
— Я всегда хотела себе брата или сестру, — сказала девушка, желая поддержать беседу.
— А я, по иронии судьбы, всегда хотел быть единственным ребенком в семье. Младших братьев и сестер обычно слишком переоценивают.
Почему-то она в этом сомневалась.
— А ведь у тебя есть еще и брат…
— Единокровный брат, по отцу, — ледяным тоном уточнил Филипп.
Его глаза, обычно темные, сейчас посветлели, и от этого взгляда, чем-то напоминающего волчий, у нее мурашки пошли по коже. Да, лучше будет оставить эту тему на потом. Ханна была уверена, что, как только они узнают друг друга получше, Филипп станет больше ей доверять.
Потихоньку, шаг за шагом, напомнила она себе.
Внезапно ей стало холодно. Потерев руки, чтобы согреться, девушка почувствовала на себе внимательный взгляд.
— Ты замерзла. — Филипп снял ветровку и надел ей на плечи. Теплая, мягкая, она несла в себе его запах. Мужчина высвободил волосы Ханны из-под ворота, ласково касаясь пальцами ее шеи. — Мне по душе, когда они лежат свободно, — промурлыкал он, нежно убирая непослушные локоны с ее лица. — Обещай, что с этого дня будешь носить их так постоянно.
— Но они сильно вьются, поэтому выглядят… необузданными.
Его губы тронула та самая хищная, голодная улыбка.
— Я знаю. Мне нравится, когда ты такая.
Ох, ну вот опять…
— Так не положено.
— Определение «положено» люди слишком сильно переоценивают. К тому же правила здесь устанавливаю я. Поэтому данной мне властью постановляю с сегодняшнего дня и далее: ты должна носить волосы распущенными.
Ханна могла бы и обидеться, если бы приняла его всерьез и решила, что это настоящий королевский указ. Но они стояли друг к другу так близко, что она буквально чувствовала тестостерон, исходящий от него, похоже, в огромных количествах, и уже начинала терять голову.
Филипп мягко взял ее за подбородок, провел пальцами по бровям, щеке, уголку рта.
Девушка сделала глубокий вдох.
— Ваше высочество, мне кажется, вы собираетесь меня соблазнить.
— Если так, то, похоже, это работает. — Он погладил ее щеку. — Ты краснеешь.
На эти слова остроумного ответа у нее не имелось, и, боже, как же Ханна хотела его коснуться! Положить руки ему на грудь, ощутить теплоту его тела, почувствовать, как бьется сердце…
Филипп прошелся пальцами по ее шее, потом пониже… Движение это было настолько интимным, настолько сексуально заряженным, что Ханна почувствовала, как слабеет.
Он поднял на нее глаза.
— Филипп… — пролепетала Ханна.
— Знаю, я не должен дотрагиваться до тебя. — Филипп провел кончиками пальцев чуть пониже ее ключиц, и у нее стали подкашиваться ноги. — Но, будучи королем, я устанавливаю правила сам. — Он склонил голову, и теперь их губы практически соприкасались. — И я тебя все равно поцелую.
Это было невероятно. Его губы касались ее так мягко и нежно, будто бы она была сделана из тончайшего фарфора, который может разбиться от любого неловкого движения. И пока рассудок уговаривал Ханну остановиться, сердце просило продлить этот момент чуть-чуть подольше, поскольку одной нежности и мягкости в этот раз было для нее уже недостаточно.
Наверное, Филипп ощутил это ее желание, так как поцелуй стал более крепким, более глубоким. И девушка не сделала ничего, чтобы отстраниться, мечтая о том дне, когда они смогут позволить себе больше.
Но, к сожалению, это было явно не сегодня.
Она вздохнула и положила голову ему на грудь, слушая, как сильно и ровно бьется его сердце.
— Вот это да…
— Спасибо, — усмехнулся Филипп.
Когда Ханна подняла на него глаза, то увидела, что он улыбается.
— Надеюсь, не очень заметно, что я в таких делах полный ноль?
— Чуть-чуть, может быть. Но это мне как раз и нравится.
— Что я неопытна? — Она-то думала, что мужчины предпочитают совсем иных женщин…
— Что не боишься этого признать. Что живешь по своей системе ценностей. Это весьма редкое качество. — Он коснулся ее щеки. — Хотя, боюсь, когда-нибудь твоя честность может сослужить тебе плохую службу.