По Рождестве Христовом - [47]

Он был очень возбужден. Я осознал это, видя, как он сворачивает себе сигарету. Ему никак не удавалось удержать на бумаге табак, чуть не половину просыпал себе на брюки. Потом с наслаждением затянулся.

— К счастью, я могу рассчитывать на Антигону. Она скоро подойдет.

Я был разочарован. Я-то надеялся, что мы добрую часть ночи проведем за разговорами, как раньше, до его связи с Ирини.

— Думаю отказаться от отсрочки и пойти в армию. Уеду из Фессалоник. Напишу курсовую во время службы. Хочу поработать над метаморфозами афинского Акрополя, который служил поочередно дворцом, крепостью, храмом, церковью, мечетью, гаремом. Тема непростая, неизвестно, например, в какой момент Парфенон был превращен в церковь, специалисты говорят просто, что где-то между V и VII веками. Надеюсь, ты не спрашивал отца об античных древностях на Афоне, он бы тебя за дверь выставил.

Я сообщил ему, что Везирцис будет читать в Фессалониках лекцию о конце языческой эпохи.

— Везирцис? Как у него дела? — откликнулся он живо. — Мы же с тобой на его лекции познакомились, помнишь?

Я и забыл. Портье принес нам узо, мы чокнулись. Внезапно Минаса разобрал смех. Он зажал себе рот рукой, словно чтобы не расхохотаться.

— Вспомнил его замечание одной студентке, которая вырядилась в огромное черное манто, толстое, как перина. Забыл только, был ли ты при этом.

— Не думаю.

— Он ее спросил: «Скажите, мадемуазель, вы свое манто сами купили?».

Мне это не показалось таким уж смешным. С каких пор монахи и священники одеваются в черное? Христос и его апостолы черного не носили, насколько я знаю. Религии, рожденной в такой жаркой стране, как Палестина, белое подошло бы больше. Узо навело меня на мысль о моей встрече с Катранисом. Упоминал ли он мне имя женщины, в которую был влюблен? Минас опять заговорил о своем отце.

— Он член «Зои». Это организация вроде «Опус Деи», созданная сто лет назад церковниками и мирянами, которые ратуют за более строгое христианское воспитание, нежели то, что дает Церковь.

Моя мать подписана на журнал, который называется так же, как эта организация, но я его никогда не читал. Она хранит старые номера в шкафу.

— Руководители «Зои» с самого начала развернули впечатляющую активность, основывали школы закона Божьего, студенческие клубы, преподавательские объединения и всякие другие комитеты во всех городах. Привлекли тысячи сторонников. Послевоенный экономический кризис оказался им на руку, они еще больше усилили свое влияние, раздавая еду и предоставляя кров молодым неимущим. При поддержке тогдашней королевской четы, короля Павла и королевы Фредерики, они неоднократно вмешивались в политическую жизнь, даже предполагали основать свою собственную партию, чтобы «родилась новая Греция, Греция Христа», как поется в одной из их песен. Среди военных, которые совершили государственный переворот 1967 года, было немало членов этой организации. А вскоре подобный же путч произошел на Афоне, который тогда был в полном упадке. Святую Гору заполонили пришлые монахи, из Метеор или с острова Эвбея, по большей части приверженцы «Зои». Они отстранили стариков, руководивших одними монастырями, вышвырнули вон гомосексуалистов, составлявших большинство в некоторых других, в Ставрониките, например, и быстро захватили власть. Неоспоримо, что им удалось дать новый импульс Святой Горе — начиная с середины 70-х ее население вновь начало расти. Мой отец был студентом в ту пору. Жил в общежитии «Зои». У его родителей не было ни гроша.

В холл вошла молодая женщина с длинными черными волосами, ниспадавшими ей на грудь. Лоб закрывала челка. Она сделала три шага к стойке, но, заметив нас, повернула к нашему столику.

— Как вы тут? — спросила она с широкой улыбкой.

На ней были синие джинсы и кроваво-красная кожаная куртка.

— Что пьете?

Я никогда не слышал такого красивого голоса. Ласковый, как колыбельная, он был создан, чтобы сообщать только добрые вести. Это был голос феи. Появление Антигоны вдруг перестало казаться мне неуместным. Правда, когда выяснилось, что она актриса и работает в Национальном театре Северной Греции, я неизбежно подумал об Ирини. Но Минас, вскинув брови, дал мне понять, чтобы я оставил свои замечания при себе. Так что я всего лишь спросил ее, в какой пьесе она играет. Ответ меня ошеломил:

— Я играю роль горничной императрицы Елизаветы, знаменитой Сисси, в пьесе по одной совершенно неизвестной повести, написанной в конце XIX века неким Константиносом Христоманосом.

Я сказал, что очень хорошо знаю эту книгу, поскольку читал ее своей хозяйке.

— Это та самая дама, которая попросила его прояснить тайны горы Афон, — пояснил Минас.

— Надеюсь, ты придешь посмотреть пьесу. Могу тебе сделать приглашение на любой день, мы каждый вечер играем перед пустым залом.

Меня охватило глупое беспокойство, словно обращение к произведению Христоманоса оказалось не случайным, а было частью какого-то загадочного плана. Мне показалось, что моя мысль катится по склонам, о существовании которых я до сих пор не знал. Я вообразил себе театральную пьесу, главная героиня которой, восьмидесятидевятилетняя дама, молодеет с течением времени. Но когда она достигает возраста своего юного спутника, студента, изучающего досократическую философию, тот уже успевает состариться.