По рельсам, поперек континентов. Все четыре стороны - [37]

Оркестр заиграл Вебера. Я решил присесть на скамейку и послушать повнимательнее. Рядом сидела пара. Сперва мне показалось, что они просто болтают между собой. Но оба говорили одновременно: женщина, блондинка, по-английски убеждала мужчину отвязаться, а мужчина по-испански предлагал ей развлечься и пропустить по рюмочке. Она горячилась, он спокойным тоном уговаривал. Он был намного моложе, чем она. Я с интересом прислушивался, поглаживая свои усы и надеясь, что парочка меня не замечает. Женщина твердила:

— Мой муж — понимаете? — муж подойдет сюда через пять минут, мы здесь встречаемся.

На это мужчина заявил по-испански:

— Я знаю отличное местечко. Совсем рядом.

Женщина обернулась ко мне:

— Вы говорите по-английски?

Я ответил утвердительно.

— Что ему сказать, чтобы он отстал?

Я обернулся к мужчине. Заглянув в его лицо, понял, что ему лет двадцать пять, не больше.

— Дама хочет, чтобы вы ушли, — сказал я.

Он пожал плечами и скабрезно ухмыльнулся. И, хотя он смолчал, на его лице ясно читалось: «Твоя взяла». Он ушел. Две девушки бросились вслед за ним.

Дама сказала:

— Сегодня утром мне пришлось стукнуть одного такого зонтиком по голове. Прилип, как банный лист.

Ей было далеко за сорок. Она была красива, но какой-то непрочной, искусственной красотой: густой слой пудры, накрашенные веки, массивные мексиканские украшения из серебра с бирюзовыми вставками. Волосы у нее были платинового оттенка с зеленоватым и розовым отливом — или так просто казалось из-за подсветки? Она была во всем белом: костюм, сумочка, туфли. Вряд ли можно было винить мексиканца в том, что он попытался к ней подкатиться: она олицетворяла собой стереотип американки, столь часто встречающийся в пьесах Теннесси Уильямса и мексиканских фотокомиксах, — курортницы с взбалмошным либидо, слабостью к алкоголю и глубоко символичным именем, которая приехала в Мексику искать себе любовника.

Ее звали Никки. В Веракрусе она провела уже девять дней; я изумился, но она сказала:

— Может быть, останусь на целый месяц или… как знать?… намного дольше.

— Наверно, вам здесь нравится.

— Нравится, — она уставилась на меня. — А вы что здесь делаете?

— Усы отращиваю.

Она не рассмеялась.

— Я ищу одного моего друга, — сказала она.

Я едва не вскочил и не ушел — ее тон меня напугал.

— Он очень-очень болен. Его нужно спасать, — в ее голосе прорывалось отчаяние, лицо застыло как маска. — Но я не могу его найти. В Масатлане я проводила его на самолет. Дала ему денег, купила новую одежду и билет. Он в первый раз в жизни летел на самолете. Не знаю, куда он подевался. Вы читаете газеты?

— Все время.

Видели вот это?

Она показала мне местную газету, сложенную так, чтобы была видна широкая колонка. В рубрике «Личные объявления» было извещение в черной рамочке с заголовком по-испански: «СРОЧНО РАЗЫСКИВАЕТСЯ». Ниже была фотография — один из тех пересвеченных вспышкой портретов, которые делают, подскакивая к ошарашенным людям в ночных клубах, назойливые фотографы-«пушкари»: «А вот кому сняться, сняться». На фото Никки в огромных солнечных очках и вечернем платье — лучезарно-загорелая, не такая осунувшаяся, как сейчас, — сидела за столиком (букет цветов, фужеры) с щуплым усатым кавалером. Глаза у него были чуть испуганные и слегка вороватые, но он с бравадой обнимал ее за плечи.

Я прочел текст: «СЕНЬОРА НИККИ СМИТ ЖЕЛАЕТ СРОЧНО СВЯЗАТЬСЯ СО СВОИМ МУЖЕМ СЕНЬОРОМ ХОСЕ ГАРСИА, КОТОРЫЙ РАНЕЕ ЖИЛ В МАСАТЛАНЕ. ПО НЕКОТОРЫМ СВЕДЕНИЯМ, ОН СЕЙЧАС В ВЕРАКРУСЕ. ВСЕХ, КТО УЗНАЕТ ЕГО НА ЭТОЙ ФОТОГРАФИИ, ПРОСЯТ НЕМЕДЛЕННО ОБРАТИТЬСЯ…» Ниже подробно рассказывалось, как найти Никки. Были указаны три телефонных номера.

— Уже кто-нибудь звонил? — спросил я.

— Нет, — ответила она и убрала газету в сумочку. — Его сегодня напечатали в первый раз. Я заплатила за всю неделю.

— Наверно, это недешево.

— Денег у меня хватает, — сказала она. — Он очень-очень болен. Туберкулез в последней стадии. Он говорил, что хочет повидать мать. Я посадила его на самолет в Масатлане, а сама там задержалась на несколько дней. Дала ему телефон гостиницы. Но он так и не позвонил. Я забеспокоилась и приехала сюда. Его мать живет здесь — он к ней ехал. Но что-то никак не могу его найти.

— А через мать вы не пытались?

— Я и ее не могу отыскать. Понимаете, ее адреса он не знает. Помнил только, что живет она рядом с автовокзалом. Он нарисовал мне ее дом. Я нашла похожий, но его там никто не знает. Он хотел сойти с самолета в Мехико и пересесть на автобус — так ему было бы сподручнее искать дом матери. Сложная ситуация.

«Скорее скользкая», — подумал я, но ничего вставлять не стал, а лишь сочувственно хмыкнул.

— Все очень серьезно. Он болен. Исхудал: весит фунтов сто, если не меньше. В Халапе есть больница. Там его могут вылечить. Я заплачу, — она оглянулась на оркестр, который теперь наигрывал попурри из музыки к «Моей прекрасной леди».

— Между прочим, сегодня я ходила в бюро регистрации смертей узнавать, не умер ли он, — продолжала Никки. — По крайней мере он не умер.

— В Веракрусе.

— Не понимаю.

— Он мог умереть в Мехико.

— В Мехико он никого не знает. Зачем ему там оставаться? Он сразу поехал бы сюда.