По пути Синдбада - [50]

После того как мы облегчили судно и оставили несколько человек охранять перенесенное на берег имущество, пришла пора кренгованию. «Сохар» отбуксировали к южному берегу, после чего во время прилива с помощью блоков и тросов мы вытащили судно на берег, а во время отлива завалили корабль набок и принялись очищать днище от наслоений: ила, водорослей, моллюсков и морских уточек. Работе, как зачастую это бывало, помогала дружная песня. Впрочем, работа оказалась менее трудоемкой, чем я ожидал: наслоения отделялись вместе с покрытием из смеси бараньего жира и извести, которое еще в Суре мы нанесли на днище, чтобы его защитить от посягательства древоточцев. Дерево под покрытием оказалось неповрежденным, а вот специально пришитые к днищу несколько досок, не защищенных покрытием (я хотел проверить, что с ними станет), были сплошь источены древоточцами, оставившими на них сетку отверстий с иголочное ушко. Некоторые доски были настолько источены, что ломались руками, как вафли.

Нам также надлежало поставить новые паруса вместо отслуживших свое. Пока кренговали судно, Трондур нарисовал выкройку парусов. Парусину весом в две с половиной тонны мы к тому времени уже закупили. За ней ездил в Мадрас найденный мной торговец. Ему удалось перевезти парусину в купе пассажирского поезда, забив материалом все помещение. Парусина сошла за ручную кладь с согласия бригады проводников, погревших на этом руки. Материал, доставленный из Мадраса, оказался великолепным. Индия — одна из немногих стран, изготавливающих парусину превосходного качества. Но, пожалуй, лишь в Индии могут сшить паруса для судна океанского плавания всего за одну неделю. В Европе или Америке на это ушло бы четыре месяца.

Невдалеке от стоянки рыбацких лодок я нашел необходимую мне площадку — большую и ровную, вполне пригодную для того, чтобы расстелить на ней парусину и заняться работой. Оставалось нанять людей. В тот же день я познакомился с рыбаком, который произвел на меня благоприятное впечатление. Он согласился набрать людей для работы и вскоре привел с собой одиннадцать человек, рыбаков, как и он. Мы с Трондуром, вооружившись бечевкой и колышками, нанесли на площадке контуры парусов, после чего усадили рыбаков за работу, снабдив их нитками и иголками. Я пообещал хорошо заплатить, и люди дружно взялись за дело. Через восемь часов я произвел небольшой расчет: определил объем выполненной работы. Чтобы сшить паруса в намеченный мною срок, работников не хватало. Пришлось нанять еще дюжину человек, а затем еще шесть. С того времени наблюдалась занимательная картина: тридцать мужчин сидят, скрестив ноги, на расстеленной парусине и, как заправские швеи, орудуют иглами, стараясь изо всех сил. В жаркое время дня они отдыхали, а когда становилось прохладнее, вновь брали в руки иголки и работали допоздна при свете штормовых фонарей. За пять дней паруса площадью три тысячи квадратных футов были сшиты.

Еще мне предстояло найти нового кока, а от Шенби отделаться. Мало того что он готовил несъедобную пищу, он стал приворовывать. Поначалу, как я уже отмечал, он сам поглощал похищенное съестное, однако в Бейпоре он сумел развернуться: стал менять украденные продукты на сигареты. Застав его за этим занятием, я запретил проходимцу сходить на берег. Однако отделаться от Шенби оказалось непросто, ибо у него было пакистанское подданство, а индийские власти не горели желанием приютить у себя пакистанского моряка, списанного на берег. Оставалось отправить Шенби на родину, но и это оказалось нелегким делом. Чтобы уладить этот вопрос, я потратил неделю, мотаясь в Каликут и обратно. В Каликуте меня посылали из одной конторы в другую, но я только зря тратил время. Наконец я пришел в специальную службу, сержант которой взялся решить вопрос, правда, за немалую мзду. Однако, когда я пришел к нему на следующий день, он сказал, что вопрос еще не улажен и попросил заменить одну из данных ему банкнот, ибо ту по причине ветхости у него не приняли в банке, и он ее выбросил. Мне оставалось упрекнуть себя в том, что я понадеялся на сержанта, хотя мог бы уразуметь еще накануне только по виду офиса пресловутой специальной службы, что здесь не утруждают себя работой. В помещении находились два ряда столов, по десять в каждом ряду, на столах — папки с подшитыми в них бумагами, но только папки эти разбухли и пожелтели от времени, а новые, видно, не заводили. Половина рабочих мест пустовала, а клерки, сидевшие за столами, работой не занимались, а, опершись о спинку стула, казалось, отрешенно смотрели — кто в потолок, кто в окно, словно созерцательный образ жизни помогал им совершенствовать дух.

Не добившись успеха у клерков, я отправился к их начальнику, офицеру. Он сидел в своем кабинете, занятый чтением. Перед ним лежал роман Джона Фаулза «Волхв». Я приободрился, воспрянул духом: офицер — образованный человек и, возможно, войдет в мое положение. В моей библиотеке на судне имелся другой роман Фаулза — «Женщина французского лейтенанта». Выяснилось, что офицер не читал эту книгу, но с удовольствием прочел бы ее, ибо от «Волхва» пришел в восторг. На следующий день я передал офицеру «Женщину французского лейтенанта», а Шенби с билетом на самолет и месячным жалованьем отправился на автобусе в бомбейский аэропорт, чтобы улететь в Пакистан. За него я нисколько не беспокоился, был уверен: не пропадет — он умел приспосабливаться.