По праву закона и совести - [9]

— Мне теперь на все наплевать: суд позади, — цедил слова Борисов, лежа на нарах. — А вот тебе, Иван, могут и «вышку» дать: как-никак двух партизан убил. — Борисов глянул на Боброва — небольшого крепыша с круглым лицом и приплюснутым носом, елозившего мокрой тряпкой по полу камеры.

Тот молча продолжал свое занятие.

— А когда тебя будут судить, пойду я по твоему делу свидетелем. — Хохотнув, Борисов лягнул ногой высокого костлявого детину, прикорнувшего на краю нар, которого все заключенные за его неистребимую тягу к чужому добру называли не по имени и фамилии, а Уркой.

— Пойду обязательно свидетелем, — продолжал Борисов, — и расскажу гражданам судьям, как ты, меня, собака, бил прикладом винтовки, когда я с другими пленными строил дорогу. И как ты, пес поганый, согнав нас за колючую проволоку, дожирал объедки после немецких солдат и вылизывал их котелки, — продолжал издеваться Борисов.

— Ты бы лучше поведал гражданам судьям, чем сам занимался после своего, плена, — несмело огрызнулся Урка, опасливо косясь на Борисова.

— Судьи про то уже знают. — Борисов свесил с нар ноги, злобно уставился на Урку. — Но они еще того не знают, как ты пристрелил моего дружка, который побежал за нуждой в кусты, и как тебе за это, пес, немцы лишний котелок супа дали.

— Хватит, мужики, лаяться, — примирительно произнес Никифоров, встав между Борисовым и Уркой, готовыми вцепиться друг в друга. — Давай лучше, Егор, помозгуем о главном. — Никифоров сел на нары рядом с Борисовым.

Уже много дней и ночей они обдумывали план Побега. Урка предлагал наброситься на надзирателя, когда тот войдет в камеру, завладеть его ключами и попытаться выйти из тюрьмы. Этот план и другие, похожие, были отвергнуты.

Сегодня свое предложение внес Бобров.

— А что если оторвать дужку от параши и поковырять вот здесь? — Бобров указал на угол вымытой им камеры. — Кладка тут рыхлая, пробовал гвоздем. Крошево будем выносить в карманах во время прогулок…

Глубокой ночью 22 апреля 1946 года Бекренева подняли с постели. Вызвал его по срочному делу начальник местной тюрьмы Пустохин. Через полчаса Бекренев уже был в кабинете начальника и выслушивал сообщение о чрезвычайном происшествии: из тюрьмы совершила побег группа особо опасных преступников. Воспользовавшись ветхостью здания, заключенные пробили лаз в стене, выбрались через него во внутренний двор и, не замеченные охраной, скрылись. Только через несколько часов надзиратель, удивленный необычной тишиной в одной из камер, заглянул туда и нашел ее пустой.

— Раззявы! Спали вы все, что ли, черт бы вас побрал! — разносил Пустохин стоявшего понуро у стола надзирателя Морозова, в секторе наблюдения которого произошел побег.

— Так кто же знал, что стена там такая хлипкая? — пытался робко оправдаться Морозов.

— Не стена, а ты и остальные охранники оказались хлипкими, — продолжал бушевать Пустохин.

Бекренев уже принял необходимые меры. Поднятые по тревоге сотрудники милиции были распределены в несколько поисковых групп и устремились по всем дорогам, отходящим от Опочки. Шанс наткнуться на беглецов сводился при этом, конечно, к нулю.

Бекренев просмотрел принесенные в кабинет Пустохина арестантские личные дела на каждого из бежавших.

…Борисов Егор. В 1926 году уехал из Опочецкого района в Ленинград. Вернулся в колхоз в 1934 году. Вскоре перебрался в Опочку, устроился на спиртзавод. В конце июня 1941 года мобилизован, в бою под Смоленском сдался немцам. Находился в лагере военнопленных в Пскове, бежал оттуда и до января сорок второго скрывался в деревнях Опочецкого района. Потом сам явился к начальнику опочецкой полиции и предложил тому свое сотрудничество. Был тщательно допрошен офицером из гестапо… Через два дня начальник района предложил Борисову пост бургомистра Лоскутовской волости. Тот охотно согласился, получил винтовку, лошадь, корову и квартиру в Опочке.

Бекренев пробежал глазами длинный перечень злодеяний Борисова. По доносу Борисова сожжены деревни Котино, Шикули, Ячевицы, жители которых предоставляли кров и продукты партизанам. Избил колхозницу Зайцеву за отказ ехать на работу в Германию. В начале сорок четвертого бежал с немцами в Латвию, впоследствии был разоблачен, схвачен и осужден…

…Александров Николай. С сорок третьего до отступления немцев — полицейский Болыхновской волости. В деревне Кондрашово и других населенных пунктах отбирал у населения хлеб, скот, одежду. Приговорен военным трибуналом к 15 годам лишения свободы.

Под стать этим двум были и остальные: Соколов Иван, Григорьев Алексей. И вдруг — знакомая фамилия.

Бекренев вздрогнул и снова перечитал: «Никифоров Иван Афанасьевич, житель деревни Скробы Пустошкинского района, осужден за дезертирство и грабежи». С тюремной фотографии на Бекренева в упор смотрели наглые, слегка выпуклые глаза. Сомнений не оставалось: он, старый знакомый Афанасенок! Бекренева аж пот прошиб от такого открытия. Отложив в сторону стопку папок, капитан задумался: «Да, компания подобралась еще та… Один Никифоров чего стоит! Одиннадцать человек, и все как один озлобленные, отчаянные, которым после побега терять нечего. Теперь, оказавшись на свободе, не остановятся ни перед чем».