По праву рождения - [32]

Роман Александрович подъехал к Толстому так близко, чтобы их никто не мог слышать:

— Граф, если вы и дальше с такой же злобой будете поглядывать на Наполеона, то он и правда решит вырвать вас, как больной зуб. Берегитесь, вы полностью в его власти.

— Почему я должен с ним раскланиваться? Он выскочка и узурпатор! — Раздраженно воскликнул Толстой.

— Потому, — Роман сделал паузу, — что он император Франции, а вы посол Российской Империи в этой самой Франции. И вы здесь для того, чтобы сохранить мир между нашими странами, а не раздувать вечно тлеющий огонь вражды. Так что сделайте одолжение — улыбайтесь!

— Улыбаться этому варвару?

— Варвару? — Романов рассмеялся. Он вспомнил, как Мария де Бофор совсем недавно наградила его таким же определением. — Варварами европейцы скорее считают нас — русских. Французы же, наоборот, считаются весьма цивилизованными и утонченными людьми. Так что вы зря клевещите на его величество. — Насмешливо протянул его высочество.

— Он корсиканец. С маленького дикого враждебного острова.

— М-да. Французы оказались всех умнее и проворнее, так как вовремя успели присвоить себе этот островок. И все же он француз. Француз так же, как все поляки, все равно русские. Или вы со мной не согласны?

— Насчет поляков или Наполеона? — Состорожничал Толстой.

— Вот с Наполеоном, Петр Андреевич, я вам советую вести себя точно так же, так же осторожно и внимательно. Взвешивайте каждое слово, прежде чем что-то сказать ему. Ну, в общем, вы понимаете. Наполеону не обязательно знать то, что вы о нем думаете.

— Конечно, ваше высочество. Я понимаю. Инструкции от императора я получил, — произнес граф с затаенной злобой.

Граф Петр Андреевич Толстой внимательно и долго смотрел на отъезжающего князя Романова. Как же он не любил этого человека, не любил и боялся. Граф не мог дождаться когда, наконец, его высочество покинет Францию и перестанет вмешиваться в его дела. Официально Романов передал полномочия посланника Толстому, и Наполеон, приняв верительные грамоты, признал графа послом Российской Империи. Фактически же Толстой не мог и шагу ступить без одобрения Романова. Тот по-прежнему продолжал играть ключевую роль, и Толстой чувствовал себя марионеткой, искусно управляемой кукловодом. Когда Петр Андреевич общался с дипломатами, его высочество не вмешивался в их разговор, и графу казалось, что он вообще их не слушает. Но тот не просто все слышал и замечал, но так же после отчитывал Толстого и давал собственные инструкции. Поэтому у графа были более чем достаточные основания, чтобы испытывать неприязнь к его высочеству. И эта неприязнь усиливалась каждый раз, когда он понимал, что ничего не может поделать. Роман Александрович Романов обладал огромной властью, и связываться с ним было бы величайшей глупостью. Вообще-то Романов был странным человеком, странным и непредсказуемым. Петр Андреевич никогда не понимал его. Человек гордый и надменный Романов время от времени не гнушался общением с простым людом. Однажды, на прием к императору, куда и дворяне-то не все допускались, он привел с собой крепостного. Догадаться о его принадлежности к данному социальному слою было не трудно: одетый в старую длинную рубаху, опоясанную кушаком, с обветренным лицом, мозолистыми руками и взглядом бесправного и приниженного человека, он сильно выделялся на фоне этого светского и блистательного общества. Роман Александрович вошел в зал, поприветствовал императора, на толпу же придворных даже не взглянул. Крепостной вошел за ним, дико озираясь по сторонам. В его взгляде читались затравленность и ужас. Его высочество подошел к роялю и велел музыканту удалиться. Крепостной сел за инструмент, опустил руки на колени и молчал. Император наблюдал за происходящим с любопытством, все остальные с недоумением и недовольством. Роман Александрович видя нерешительность крепостного, смотрел на него строго и испытывающе. Крепостной под давящим взглядом его высочества, словно очнувшись, положил руки на клавиши, и из инструмента полилась тихая и медленная музыка. По мере того, как проходило время, она все больше разрасталась и разрасталась и становилась все громче и громче, потрясая всех своим прекрасным и редкостным звучанием. В глазах крепостного уже не было затравленности и тоски, глаза его сверкали веселым и задорным блеском. Руки, словно существовавшие независимо от крепостного мужика, скользили по клавишам то, замедляя, то, убыстряя свой темп. В глазах придворных читалось удивление и изумление. Позднее стала известна причина этого поступка. Просто ранее этот музыкант, которому его высочество велел уступить место крепостному, вел себя заносчиво и Роман Александрович своим поступкам, указал музыканту на его место, принизив придворного музыканта до уровня крепостного крестьянина. Конечно же, крепостной не остался при дворе. Но ему повезло, и его высочество пристроил его учеником к известному музыканту. Да, наверное, у крепостного и, правда, был дар. Но сам факт, что его высочество Романов Роман Александрович, который лишь волею судьбы не стал императором, занялся поисками одаренного, но все же крепостного только лишь ради того, чтобы указать придворному музыканту на его место, выглядело странным и непредсказуемым. Подобный случай был не единичным. Много представителей не привилегированного класса было в окружении его высочества, людей, несомненно, особенных, умных, но безродных. Он охотно выслушивал их мнение по разным вопросам, но, приняв решение, никогда не отступал и не терпел возражений. Решение о мире и дружбе с Францией было принято самим императором, и всякие попытки посеять между двумя странами вражду и смуту, могли привести к непредсказуемым последствиям. Граф Толстой был приверженцем мира с Пруссией и настаивал на продолжении войны с Францией. Он получил четкие указания от императора, но так же неофициально, он получил инструкции от вдовствующей императрицы, которая вела совершенно другую политику. Роман Александрович, который всецело поддерживал политику императора, мешал графу Толстому осуществить замысел императрицы. Его высочество как будь-то, совсем и не собирался покидать Париж. Ведь граф Толстой не знал, что перед его приездом его высочество получил указание от императора, который рекомендовал наблюдать за российским послом, и только убедившись в его лояльности, отбыть в Россию. Так что своим непримиримым поведением граф только отсрочивал отъезд Романова.