По обе стороны поводка - [7]

Било ударился о землю головой и плечом о камень. Охотничий нож выпал из руки. С трудом он попытался подняться и вдруг увидел нападающего кабана. Тщетно он старался дотянуться до лежащего невдалеке ножа. Он слышал топот ног своего смертельного врага, уже чувствовал его противное дыхание и понял, что конец близок. Теряя сознание, Било успел лишь увидеть что-то белое над ним и услышать хриплое злобное рычание. И еще ему почудился дальний выстрел. Перед глазами поплыли черные круги, и он впал в забытье.

Придя в себя, Било увидел перед собой лицо Рида. С усмешкой американец процедил сквозь зубы: «Будь все проклято! Это было уж слишком, парень!» Он подхватил Било под мышки, помог ему подняться, уверяя, что у него нет никаких серьезных ран. И вдруг Било увидел своего любимца, который подполз к нему и весь израненный упал у его ног. На вопросительный взгляд Било американец ответил: «Когда конь сбросил тебя и кабан на тебя напал, я сразу поскакал на помощь, но расстояние не позволяло стрелять прицельно. Черная громадина готова была обработать тебя своими клыками, и тут вдруг вступил в бой твой смелый пес. Он прыгнул и вцепился в шею кабана. Тот отстал от тебя и решил избавиться от нового врага. Пес сопротивлялся стойко, защищая тебя от острых клыков кабана. Я застрелил эту черную скотину, но слишком поздно для твоего храброго друга».

Било обнял Дея и не произнес ни слова, пока не перестало биться сердце собаки. Другие участники охоты держались в стороне из уважения к горю Било. Затем Било с трудом поднялся и подошел к своим друзьям. Все тело его болело, но самая большая рана была в сердце. Слезы текли по грязным щекам.

Охотники уложили Дея на кожаную куртку Рида и отнесли четвероногого героя в фургон. Молча двинулись они домой, а ковбои остались разделывать кабана.

Мысли всадников все время возвращались к храброму псу — аргентинскому догу, который, не задумываясь, отдал жизнь за своего хозяина.

А ураганный ветер все так же дул над песчаной пустыней Патагонии.

Бернхард Келлерман Сэнг

В домике индуса близ тибетской границы я увидел впервые в жизни самых диких и впечатляющих собак. Это были тибетские доги, огромные псы, похожие на черных медведей: голова широкая, маленькие злые глаза близко посажены, острая морда… Не было ни малейшего желания слезать с лошади, пока они бегали на свободе и хозяин еще не утихомирил их. А когда они были привязаны, надо было наблюдать за длинной цепью и молить бога, чтобы она не порвалась. Это не собаки, а настоящие дьяволы, требующие к себе уважения.

Такой дьявол встретился мне однажды совсем неожиданно на одной из базарных улочек Леха. Это была улица мясников с тремя-четырьмя лавками, стоящими друг за другом, с тушами коз и овец, облепленными мухами. Отходами этой улицы питалась стая бездомных базарных собак разных помесей — настоящих бесстыжих попрошаек, бесхарактерных, привыкших к постоянным пинкам. Именно здесь я впервые увидел своего дьявола, которого до сих пор вспоминаю с болью, как друга, брошенного мной в далекой стране, и которого я никогда больше не увижу. Он зарычал на меня дико и угрожающе, как хищник, заставив отступить и искать палку или камень. Его налитые кровью глаза искрились зеленой злобой, выражая дикую ненависть к человеку. Глаза, так же близко посаженные, как у тибетских догов, что делает их похожими на медведей, но эти глаза были не маленькие и темные, а большие и светлые, как у волков. В общем, он был похож на породистых тибетских догов, но не черный, а, скорее, бурый. Медведи, тигры, волки — все хищники этих гор, казалось, смешали свою кровь, создав эту собаку ростом с теленка и с вечно оскаленными зубами. На базаре его звали Сэнг, по-тибетски «Тигр». Это был настоящий дьявол, но неописуемо дикой красоты. Никогда раньше я не влюблялся в животное с первого взгляда так сильно и так болезненно.

Сэнг лежал, прижавшись к земле, как тигр перед прыжком. Лопатки выделялись под густой шерстью, а на загривке шерсть стояла дыбом. Но он не прыгал. Он не мог. Это был несчастный калека, раздробленная кость его сломанной передней правой лапы, размозженной в борьбе с волками, торчала из-под кожи.

Когда-то он был караванной собакой. Еще недавно он провожал караваны из Яркенда через льды Каракорума, пока несчастье не унизило его до общения с этими недостойными псами базара. Теперь я понял его немыслимую злобу — этот протест против судьбы, столкнувшей его так низко.

Сэнг хорошо понимал по-туркестански и по-тибетски, но все же я попробовал с ним побеседовать по-немецки. Я объяснил ему, что понимаю его несчастье. Его отвага не вызывает никаких сомнений — ведь волки нападают, как известно, только стаей. Я выразил ему свое уважение и сожаление. И Сэнг понял. Он слушал внимательно, жадно, так же как слушали любопытные, которые столпились вокруг и удивлялись, как это европеец не считает ниже своего достоинства разговаривать с псиной, покалеченной волками. А может быть, я умел говорить по-арабски? Во всяком случае мы — Сэнг и я — поняли друг друга очень хорошо. Злобный огонек в его глазах погас, вздыбленная шерсть разгладилась. Он еще показывал зубы, но постепенно превратился из кусачего дьявола в обыкновенную собаку. Когда я хотел к нему подойти, люди испуганно потянули меня назад.