По Нилу на каяках - [39]

В день нгут вся родня Луала перекочевывает в крааль Ниадинг, и церемонии возобновляются. Одна из главных состоит в том, что та и другая сторона публично оглашает свою генеалогию для доказательства отсутствия родства между обеими семьями.

Через  восемь  или десять  дней  происходит мут, обряд, завершающийся   фактическим  браком. Но и он еще не знаменует окончательного соединения четы. В  глазах  нуэров  союз  считается  состоявшимся лишь после рождения первого ребенка.

Луал отправляется за Ниадинг в ее крааль. К его приходу невеста надевает самые лучшие украшения и натирает тело маслом. Ее мать варит просяное пиво. Все поют и танцуют, происходит обмен подарками. И, наконец, Луал с большой пышностью уводит невесту к себе. Невеста, находясь у жениха, должна проявлять крайнюю застенчивость. Она должна делать вид, что впервые познает мужчину, хотя нравы у нуэров настолько свободны, что именно этого практически никогда не случается. Молодая может быть даже беременной или овдоветь к моменту выхода замуж —  это не имеет никакого значения, поскольку девственность у нуэров расценивается не как физический факт, а как социальный. Невеста девственна по отношению к новому супругу. Брак, который она собирается заключить, как бы возрождает ее девственность.

На следующий день утром приносится в жертву еще бык — как видите, свадьба недешево обходится семьям нуэров. На этот раз быка должен дать отец Луала, так как церемония происходит у него.

Последний обряд состоит в бритье головы Ниадинг. Это означает, что ее положение изменилось. Она стала супругой и тем самым вошла в другую семью.

Однако брак все еще не вполне завершен. Пока не родится ребенок, Ниадинг продолжает жить у своих родных, куда она возвращается на другой же день после свадьбы. Теперь ее родители отводят ей отдельную хижину.

Луалу разрешается посещать жену, но тайно, в сумерках, когда все расходятся по домам. Рано утром он должен покинуть ее хижину так, чтобы никто его не заметил. Таков обычай.

В обеих семьях с большим волнением ждут появления первого ребенка. Отсутствие его может расстроить все дело. Луал имеет право отречься от бесплодной жены, и в этом случае скот, подаренный женихом семье Ниадинг, будет возвращен. Однако у Ниадинг рождается мальчик, и обе семьи безмерно довольны.

Едва оправившись после родов, Ниадинг принесла показать ребенка мужу. После этого она проводит несколько дней в его доме, а затем возвращается к родителям. Ее окончательное водворение в супружеском доме происходит лишь после того, как она кончила кормить ребенка.

Луал строит жене и сыну хижину. Ниадинг своими руками воздвигает перед дверью маленькую глинобитную  стенку в знак того, что теперь она по-настоящему у себя.

Товарищи помогают Луалу соорудить загон. Отец дает ему несколько голов скота, чтобы он начал разводить собственное стадо. Молодая чета отныне должна жить самостоятельно.

Конец болотам

Неподалеку от Малакаля, (который мы проплываем в середине февраля, кончаются болота. Река в этом месте становится широкой, берега —  плоскими. Тут и там красивые купы деревьев. По-прежнему много обезьян, крокодилов. Однако стада бегемотов встречаются все реже.

Вечером в Люле заходим в католическую миссию. Нас встречает веселый голландский патер. На следующий день посещаем его владения. Позади часовни вытянулись в ряд маленькие цилиндрические хижины из красного кирпича.

— Вы видите эти хижины, — говорит нам патер. — Они предназначены для моих вдов.

Немеем от удивления — вдовы патера?

— Нет ничего проще, — объясняет он нам. — Здесь, когда умирает человек, его брат или дядя наследуют не только его достояние, но и его вдову. Вдове это не всегда по вкусу. Некоторые из них приходят искать убежище в миссии. Они знают, что найдут здесь приют  и  защиту. Я  стараюсь подыскать  им  мужа-христианина, и тогда все устраивается.

Святой отец представляет нам несколько заплаканных вдов, старых беззубых матрон, стыдливо завернувшихся в покрывала.

В пути знакомимся с католическими миссионерами и протестантскими пасторами всех национальностей — итальянцами, англичанами, ирландцами, американцами, голландцами, реже французами. Европейские пасторы принадлежат к старой школе; они бедны, живут в ветхих помещениях, равнодушны к лишениям. В Малакале нас поразил епископ в шортах и белой сорочке. Лишь по небольшому крестику на шее мы признали в нем миссионера. Сначала мы приняли его за молодого местного чиновника.

Совсем иначе обстоит дело с американскими пасторами. Благодаря поддержке своих богатых организаций, они устраиваются со всеми удобствами, обзаводятся приемниками, коллекциями пластинок, у них нет недостатка в книгах. Создается впечатление, что они живут тут временно и занимаются этим делом так, между прочим.

Я и сейчас точно вижу перед собой Патрика, молодого пресвитерианского пастора из Бостона, в темных очках с золотой оправой, одетого с иголочки, ангельски кроткого и такого недоступного для местных жителей.

Весь день 21 февраля в лицо нам дул свирепый ветер с севера. Мы в изнеможении. Трудно себе представить, как тяжело часами бороться с встречным ветром на реке. Весь день сидим скрючившись в лодочках нагнувшись вперед всем телом, как велосипедисты на своих машинах, чтобы уменьшить сопротивление ветра. Продвигаемся как черепахи, хотя и гребем изо всех сил.