По нехоженой земле - [144]

Примерно так думал каждый. А если прибавить к этому еще и известную долю гордости за свою профессию, то станет понятным тот внутренний протест против домашних работ, который в первый период жизни на острове обуревал нас.

Проявлялось это по-разному. Журавлев в свое дежурство поближе вешал карабин, словно боевое оружие было необходимо не менее поварешки, то и дело вздыхал и посматривал в окно — не покажется ли зверь. Охотник расхваливал самую отвратительную погоду, которая якобы как раз и нужна для промысла; на кухне он оглушительно громыхал посудой.

Вася в свое дежурство часто так погружался в разработку схемы «всеулавливаюшего» приемника или «сверхдальнобойного» передатчика или так увлекался игрой со щенками, что забывал о плите, и она иногда тухла, а порой жаркое на сковородке обугливалось и начинало дымить.

Глядя на Урванцева, вступающего в свою «неделю», можно было подумать, что начинается великий пост. Часто именно в это время у него возникала необходимость в каких-либо особо срочных вычислениях, тетрадь с которыми он брал с собой на кухню.

Однако внутренняя наша дисциплина, осознанная необходимость наладить хозяйство не по-бивуачному, а по-настоящему заставляли нас смиряться, приспосабливаться и постепенно постигать секреты домохозяйства. На помощь пришли привычка делать все добросовестно, чувство соревнования и, наконец, удовлетворения, как и от всякого труда.

Так постепенно все мы не только втянулись в хозяйствование, но и почувствовали к нему определенный вкус...

Теперь у каждого из нас уже выработались свои приемы и даже свой цикл и характер блюд. Вася специализировался на кашах, киселях и компотах. Журавлев обычно с увлечением готовил котлеты и пироги, изобретая каждый раз новую и новую начинку. Широкая натура охотника сказывалась и здесь. Котлеты у него не уступают по размерам лапе трехгодовалого медведя, а количество пирогов за каждую выпечку превосходило наш далеко не заурядный аппетит. И только один раз он подорвал свой общепризнанный авторитет непревзойденного пирожника, когда вздумал начинить свои пироги... гвоздикой.

Моя специальность — медвежьи бифштексы, беф-строганов и вообще «беф» во всех возможных и невозможных видах. Первые дни моего дежурства товарищи увлекались мясной диетой, а к концу недели начинали мечтать о вегетарианских блюдах Васи, вступающего в обязанности хозяйки после меня. А Урванцев ежемесячно устраивал нам «мексиканскую неделю». Виной всему желание «чуть-чуть поперчить» и запотевающие очки. В таких случаях повар при «снятии пробы» ухает и дышит широко открытым ртом. Спрашиваешь:

— Что, Николай Николаевич, переперчил?

— Чуточку, самую малость! А нутро так и обжигает.

Не понимаю, как это случилось.

Все же наши блюда, несмотря на личные склонности дежурных, всегда питательны и большей частью по-настоящему вкусны.

В первую очередь это относится к медвежатине. Все разговоры «знатоков» о том, что медвежатина «чем-то отдает», в наших глазах только пустые слова. Мы совершенно не понимаем многочисленные в истории исследований Арктики случаи, когда люди категорически отказывались от медвежьего мяса, предпочитали ему консервы и даже солонину и в конце концов цинговали и даже гибли. Больше того, не будь у нас медвежатины, мы, несомненно, предпочли бы консервам и тем более солонине свежее мясо моржа и тюленя, хотя оно во многом уступает медвежьему и действительно «отдает». Мне лично подолгу приходилось питаться моржатиной и тюлениной. Они не обладают приятным вкусом, но даже и их нельзя променять на солонину.

Разнообразие блюд в основном относится к обеду и ужину. Утром мы пьем кофе или какао. Кроме них в течение первого года на завтрак, как правило, подавалась яичница. Она появлялась на столе в огромной сковороде, вмещавшей двадцать яиц, а при некотором уплотнении и все двадцать пять. Но вот яйца на исходе, да и перестали привлекать наше внимание. Прошлой зимой они замерзли, потом оттаяли, сейчас снова превратились в лед и потеряли свой вкус. Теперь к завтраку вместо яичницы подаются сыр, масло, хорошо сохранившиеся шпроты, фаршированный перец, корейка или московская колбаса.

Первым блюдом на обед идет суп с макаронами или крупами, а то и борщ из сушеных овощей, заправленный красноармейскими консервами, лучшими из всех известных нам консервов, или медвежатиной. Больше всего мы употребляем масла, компота и мяса, причем последнее часто с удовольствием едим в сыром, замороженном виде. Замерзшее медвежье сердце, приготовленное в виде знаменитой сибирской строганины,— с солью и хлебом, уничтожается нами в один присест во время затянувшейся вечерней беседы. Или же вносится сырой, но тоже замороженный медвежий окорок. И это совсем не потому, что нам лень поджарить мясо или что мы превратились в «сыроядцев». Отнюдь нет. Просто мы чувствуем потребность в такой пище и испытываем настоящее удовольствие. Надо думать, что организм сам подсказывает наши желания. Мясо, да еще сырое — единственный свежий витаминозный продукт. Мы уверены, что наше здоровье в значительной степени обеспечивается таким мясом, и совершенно не боимся цинги — этого знаменитого врага полярных путешественников.