По-настоящему - [27]

…Был момент, когда мне очень нравился один мальчик. Я училась тогда в девятом классе, а он – в одиннадцатом. Петя Арпольский. Он был такой «звездой школы», красивый, умный, отличник, золотой медалист. По слухам, даже уехал в Москву, поступил в какой-то театральный вуз. Мне нравилось смотреть на него, я везде искала его взглядом, хотела, чтобы он обратил на меня внимание. Он не обратил – я была тогда маленькой невзрачной девочкой с длинной косой, да ещё и в очках. У нас была дискотека, для старших классов. И вот там случилось событие, после которого я поняла, что нужно срочно меняться. Диджей поставил медленный танец, и всех девочек «разобрали» мальчишки. А нас было ровно в два раза меньше, чем мальчиков. Я одна осталась сидеть на скамейке, мальчиков оставалось ещё очень много, но никто из них даже не посмотрел в мою сторону… К счастью, тогда мне хватило гордости не убежать из зала сразу же. И не показать никому, как сильно мне нравился Арпольский (а он, к слову, был на той дискотеке в числе «свободных» мальчиков). И хватило чего-то ещё, чтобы после этой дискотеки подойти к зеркалу, критически осмотреть себя и сказать маме: «Я хочу стать девушкой!» И мама помогла. Тогда я стала носить распущенные волосы, потом – не без помощи Маши – постриглась… Очки заменила удобными линзами. Скучные серые вещи исчезли, я стала носить элегантные костюмы, юбки, платья…

3 февраля 2000 года

Снова звонили с угрозами. Снова – потому что это уже было. Помню, мне было лет восемь, когда я впервые услышала по телефону холодный голос, обещавший убить меня, родителей и брата. Такие звонки для родителей не редкость – что поделаешь, издержки профессии. Может быть, именно поэтому я сомневаюсь, стоит ли мне идти на юрфак. Не хочу, чтобы моя семья дёргалась от телефонных трелей.

Знаешь, дневничок, меня до девятого класса водил в школу Димка. Утром мы вместе шли на уроки, днём – домой. Даже учась в вузе, он находил время меня забирать. А когда он был маленьким, его водили в школу родители. И оставляли на продлёнке, где воспитательница точно знала, КТО может прийти за этим ребёнком. Я ношу с собой газовый баллончик. Умею стрелять из пистолета. Разбираю и собираю оружие. Но главное – я знаю, как страшно бывает, когда кто-то из родителей звонит с работы и говорит: «Из дома не выходи. И ни в коем случае не открывай никому дверь. А в случае опасности стреляй». Не хочу, чтобы моим детям пришлось испытать это на себе.

– Квартира Андреевых?

– Да.

– А кто у телефона?

– Извините, а кто вам нужен?

– Да хотя бы ты, девочка… Даже хорошо, что ты дома. Передай маме, что я её на дне достану. Она ещё на коленях у меня прощения за всё попросит…

Дальше – перемешанное с матом описание того, что конкретно сделают с каждым из нас. Человек на другом конце провода упивается каждым словом… Мне страшно. Сколько раз слышала такое, но, наверное, никогда не смогу привыкнуть. Хочется бросить трубку, но злой голос словно гипнотизирует меня. Я стою, прижавшись спиной к стене, и напряжённо вслушиваюсь в эту путаную речь…

Я боюсь. Знаю ведь, что ничего не случится, что это всего лишь угрозы, но ничего не могу с собой поделать. Жутко оказаться в такую минуту в пустой полутёмной квартире, когда кажется, что родители никогда не придут со своей ужасной работы… Господи, они ведь делают всё, чтобы людям в этом городе жилось хоть чуть-чуть спокойнее, чтобы воры, убийцы и насильники были там, где полагается, чтобы на улицу можно было выходить без опаски! Так почему же вместо благодарности мои мама и папа должны получать угрозы?

4 февраля 2000 года

По школе пронёсся шокирующий слух: Аня Симонова родила ребёнка! И её исключают. За «неподобающее поведение».

Если уж быть точной, об Аниной беременности начали шептаться ещё перед зимними каникулами, когда она внезапно перестала ходить на физкультуру. Говорили, что она принесла нашему физруку Ивану Михайловичу справку, от которой у него лицо вытянулось. Что как-то ей стало плохо во время лабораторной работы по химии. И много ещё чего. Девчонки шушукались за Аниной спиной, подшучивали над её бесформенной одеждой и необычной полнотой. Аня смущалась, на переменах убегала подальше от любопытных взглядов и часто пряталась в медицинском кабинете.

Мы с Аней никогда не были приятельницами и общались всегда на уровне «привет-пока-что задали». После осенних каникул она не приходила на уроки, но стала регулярно звонить мне: узнавала домашние задания и темы, которые мы изучали. О себе почти ничего не говорила, кроме того, что не совсем здорова и пока в школе появляться не будет. Я не задавала ей никаких вопросов. Захочет – расскажет сама.

После новогодних каникул она перестала мне звонить, и я подумала, что если Аня и в самом деле беременна (а я в этом почти не сомневалась), то, наверное, легла в больницу. И вот сегодня, на большой перемене, когда Татьяна Мироновна из класса уже вышла, а основная масса учеников – ещё нет, наша неугомонная Татьяна вскочила на стул возле первой парты и закричала:

– Потрясающая новость, вы знаете? Аня Симонова пятнадцатого января родила дочку!