По миру с барабаном - [62]
В 12.30 поезд повезет нас в Мадрас. Утром мы сходили в больницу к Сергею попрощаться. Последний анализ крови показал, что у него, слава богу, не малярия. Диагноз до сих пор не поставлен, а лекарствами Сергея напичкали до такой степени, что он все время чувствует себя неуютно, его часто тошнит, никакая пища не лезет, кроме молочного риса. Его тошнит от одних мыслей об «идли». Это такие манные лепешки, которыми славится юг Индии. Не знаю точное происхождение этого слова, но с английского его можно перевести как «ленивцы».
И все же Сергею немного лучше. Тэрасава-сэнсэй дал ему наставления, как после выздоровления одному практиковать с японскими монахами. На утреннюю церемонию нужно приходить всегда первым. Не принимать слишком большую доброту, стараться соблюдать дистанцию. «Тобой могут иногда чересчур восхищаться, – сказал Сэнсэй, – но никогда не принимай это за чистую монету».
Перед отъездом из Мадурая Сэнсэй все-таки сводил меня и Женю в индуистский храм, открытый для иностранцев, в который мы не пошли в прошлый раз вместе со всеми, постеснявшись надевать юбки. Теперь же мы избавились от комплексов.
Сэнсэй сказал, что почти все современные крупные индуистские храмы были воздвигнуты на месте разрушенных буддийских центров. Индуизм, складывавшийся из неоформленных народных верований, йоги, Вед и кастовой системы, перенимал буддийские обретения, но не признавался в этом, а, напротив, объявлял их собственными открытиями. В результате индусы стали думать, что между Ведами и буддизмом нет никакой разницы. Тем самым разрушался буддизм. Изначально чистое Учение Будды оказалось смешано с многочисленными ритуалами и сокрыто под ними, путь к простым и глубоким истинам стал чрезвычайно запутанным.
Подходя к храму, сначала видишь высоченную башню, всю как бы состоящую из множества разноцветных фигурок, между которыми мелькают хвосты обезьян. Да-да, живых обезьян! Пройдя через ворота в этой башне, попадаешь во двор, вдоль которого тянется высокая стена, раскрашенная в белые и красные полосы, прямо как майка у Жени. В этой стене тоже ворота. Они ведут во внутренний крытый двор. Он, в отличие от внешнего, полон людей, здесь активно торгуют. И наконец – вход собственно в храм, тоже через башню, но пониже первой.
Сразу за порогом нас встречают два индуса во вполне современных белых рубашках и черных брюках. Они почтительно склоняются перед нами, на мгновение прикасаясь руками к подошвам каждого из нас. Мне неловко.
Внутри храма слышен протяжный и резкий звук двух непомерно длинных труб, в которые дуют два жреца в одних набедренных повязках и чалмах. Один стоит сзади, другой спереди носилок с коробчонкой, которые держат двое таких же жрецов. У коробчонки два занавешенных окошка, внутри – божество. Два других жреца обмахивают носилки опахалами.
Женя, изучавший индуизм, шепотом объясняет мне, что статуя божества и само божество для индуиста – одно и то же. Если в буддизме (как, вероятно, и в христианстве) изображения служат лишь вспомогательным средством для внутренней духовной работы и, в принципе, необязательны, то для индуиста вера без божества, воплощенного в конкретной форме, просто немыслима. Так же, как немыслима она без особых ритуалов, совершаемых вокруг этого божества.
Проходим дальше вглубь храма. Перед большим зеркалом, свисающим под углом со стены, собралась толпа. Смотреть можно только в зеркало, оборачиваться нельзя. В отражении видна другая толпа и движения множества огоньков. Это «агни-пуджа» (молитва – подношение огнем), сопровождаемая ударами барабана.
Затем полуголые жрецы, истекающие потом, появляются из-за толпы и проносят подставки со свечками (это их огоньки отражались в зеркале), а выстроившиеся по обеим сторонам люди прикасаются ладонями к огню, потом – к своему лицу.
Подходим к блюду с водой, в которой все спешат обмакнуть пальцы. Мы все время идем куда-то. Люди ничего не говорят, но активно жестикулируют, качают головой. Храм кажется мне какими-то катакомбами: окон нет, освещение тусклое.
Потом снова появляются носилки, их куда-то несут. Все бегут за ними. Садятся гуськом перед гротом с несколькими огоньками внутри. По-видимому, это алтарь: все стараются получше рассмотреть, что там происходит. Туда помещают божество, совершая при этом круговые движения свечками.
Тут все делают поклон до земли и расходятся. По дороге к выходу стоят жрецы с прасадом – сладким горошком и молоком, которое они наливают половником прямо в руку. Другие жрецы дают немного краски, чтобы ты написал ею себе на лбу какой-то особый знак. Поскольку насчет знаков мы профаны, в этой части церемонии мы не участвовали, однако остальное повторяли за индусами.
Выходим во двор, видим бассейн. В ушах стоит звук труб, стук барабанов и шелест бегущей толпы прихожан…
10 ноября 1996 г. Наконец-то продолжили путешествие и прибыли в Бхупанешвар, откуда рукой подать до океана с восточной стороны индийского субконтинента, океана, называющегося почему-то заливом – Бенгальским… Неподалеку отсюда находится самый большой индуистский храм XII—XIII века, Джаганатха, а также храм Солнца и Музыки, прославившийся своими эротическими барельефами.
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Автор книги много лет помогала выходцам из Восточной Европы находить общий язык с британской полицией. Это трудная задача – ведь речь идет не просто о переводах с русского, польского, украинского или сербско-хорватского. Растолковывать приходилось – причем обеим сторонам – всю грамматику чужой жизни. «Тем, кто собрался выезжать, – читать как инструкцию, тем, кто остается, – читать для развлечения, и еще какого!» (Патриция Роговска, Лондон). Русский перевод своей книги, написанной по-польски, Светлана Саврасова сдала в издательство между двумя курсами химиотерапии.
Эту историю часто называют одним из самых ярких и опасных приключений ХХ века. Слава Курилов, профессиональный океанограф, хотел увидеть весь мир, а родная страна не пускала его дальше своих границ. Тогда он посреди океана спрыгнул с борта круизного лайнера. Он выплыл. «В каком-то смысле он воплощал в себе одновременно и гумилевского читателя, и его же героя, бросающего вызов судьбе… Русской интеллигенции не след забывать своих героев: их не так много. Тот, кто прочтет эту книгу, никогда не забудет страниц, в которых Слава Курилов, покрывшийся за три дня и три ночи одинокого плавания светящимися микроорганизмами, скользит в тихоокеанской ночи, каждым своим движением поднимая ворохи огня; вот он, образ вечного мятежника» (Василий Аксенов).