По миру с барабаном - [105]
В одном месте рядом с нашим привалом неожиданно появилась целая стая обезьян. Тэрасава-сэнсэй сказал, чтобы мы не смотрели им в глаза. Обезьяна воспринимает это как вызов и нападает без предупреждения. Так вот почему я с детства не люблю встречаться взглядом ни с кем…
Кроме вас, мои любимые.
В бирманском центре мы единственные гости. На одну ночь остановились непальцы. Отсюда уже близко до границы с Непалом. Паломников приехал целый автобус. Они направляются из Катманду вглубь Индии. Поразило то, какие дружные эти непальцы – прямо-таки одна семья. На весело раскрашенном автобусе без лишней скромности выведено: «супер де люкс». А внутри – все, что нужно для кочевой жизни: большие кастрюли, запас овощей, топливо для костра, кирпичи для очага. Они тоже прибыли вечером, но, в отличие от нас, не стали дожидаться утра, когда по тхеравадинским канонам только и можно принимать пищу. Непальцы прямо во дворе бирманского центра сложили очаг, развели огонь и быстро приготовили ужин, который, сев в кружок, тут же съели из широких стальных тарелок с высокими бортами, подходящих для любой еды.
Кстати, в России посуду из нержавейки надо поискать, а здесь из нее все: тарелки, стаканы, ведра.
К нам непальцы отнеслись с большим почтением. Разумеется, пригласили присоединиться к ужину, но мы ограничились только чаем, чтобы не нарушать традиции бирманского монастыря.
Слаженность этой группы всем нам понравилась. Белую зависть вызвали их большие кастрюли «на всех». Ведь мы не запаслись ни одной, чтобы не тащить на себе лишний груз, а, кажется, зря. Если в штате Бихар это было оправданно, поскольку в каждой деревне нас встречали гостеприимные местные жители, то здесь, в Уттар-Прадеше, мы столкнулись с иным отношением. Все чаще приходится самим заботиться о пропитании. Индусы почти перестали нас кормить, но все же в селах еще продолжают предоставлять кастрюлю или ведро, приносят сухие дрова и кирпичи для очага. Чем дальше от мест, связанных с Буддой, тем больше вероятность, что мы останемся и без этих подношений.
Но не стоит сетовать. Все это – хороший урок. В Бихаре мы слишком расслабились. Теперь же мы учимся сами варить себе суп и «кичири» – рис вперемешку с овощами. Повара из нас получаются не очень, Сэнсэю все время приходится нами руководить, а слаженности, в отличие от непальцев, у нас нет.
За все это время мы не привыкли хотя бы вставать раньше Учителя. А ведь, поскольку язык хинди из всех нас знает только он, ему самому приходится обо всем договариваться с индусами – о пище, о ночлеге. В Бихаре это было не так заметно, поскольку местные жители стремились предупредить все наши желания. Здесь же все какие-то более «цивилизованные» и вместе с тем заторможенные. Наверное, пересмотрели телевизор… Никто и не думает прикоснуться кончиками пальцев к стопам гурудзи. Тщетными остаются даже призывы Сэнсэя сделать «пранам-кара» (земной поклон) алтарю.
В конце концов Тэрасава-сэнсэй начал уставать и от них, и от нас.
Как-то полушутливым тоном он заметил, что по индийской традиции ученик должен просыпаться раньше учителя, перед рассветом, чтобы успеть сходить на рисовое поле в туалет, затем омыть свое тело и встретить учителя свежим и бодрым, помочь ему умыться, подать завтрак. У нас же все наоборот. Сэнсэй встает раньше всех, потом долго будит нас, а когда мы наконец просыпаемся, для Учителя начинается пытка – донести до каждого из нас, что нужно сделать, чтобы вода была набрана, овощи почищены, костер разведен и завтрак наконец-таки приготовлен – и не через три часа, а до того времени, как начинается жара, превращающая пешее шествие в еще одну пытку.
В каком-то селе нам очень долго не несли сухие дрова. Пришлось топить соломой. Тепла она не давала. Горе-костровые, мы никак не могли догадаться, что пепел от соломы надо выгребать из очага: пепел перекрывает доступ кислорода к огню. Приходилось постоянно искусственно раздувать пламя и вместе с тем подбрасывать солому, что требовало еще больше усилий для того, чтобы раздуть пламя. Кроме двух-трех активных поваров, большинство из нас бестолково толпились вокруг костра, как бы участвуя в приготовлении пищи, а на самом деле мешая своими бесполезными советами. Учитель, наблюдая этот мартышкин труд, в конце концов вышел из себя, накричал на нас и отказался от получившейся стряпни, объявив нам бойкот.
Утром он тоже не ел и даже не пил чай, ушел куда-то в сторону от всех, сидел под деревом в одиночестве, пока мы завтракали. Наконец куски встали у нас поперек горла, и до нас дошло, что надо бы всем вместе подойти к Учителю. Это была смешная и одновременно трогательная процессия, возглавляемая старшим учеником – Сергеем, с чашкой чая в руках.
Мы обрадовались, когда Сэнсэй наконец прервал свое многочасовое молчание, и были готовы к его строгим наставлениям, лишь бы только он продолжал с нами общаться. Он сказал, что мы превратились в лицемеров, что Учитель у нас на последнем месте, мы не волнуемся о его самочувствии и душевном состоянии. В индийской культуре, сказал Тэрасава-сэнсэй, веками воспитывалось совершенно другое отношение к гурудзи, когда учителя безусловно слушаются во всем, но не слепо, безропотно повинуясь, как в армии, а именно доверяют из безграничного почтения.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Автор книги много лет помогала выходцам из Восточной Европы находить общий язык с британской полицией. Это трудная задача – ведь речь идет не просто о переводах с русского, польского, украинского или сербско-хорватского. Растолковывать приходилось – причем обеим сторонам – всю грамматику чужой жизни. «Тем, кто собрался выезжать, – читать как инструкцию, тем, кто остается, – читать для развлечения, и еще какого!» (Патриция Роговска, Лондон). Русский перевод своей книги, написанной по-польски, Светлана Саврасова сдала в издательство между двумя курсами химиотерапии.
Эту историю часто называют одним из самых ярких и опасных приключений ХХ века. Слава Курилов, профессиональный океанограф, хотел увидеть весь мир, а родная страна не пускала его дальше своих границ. Тогда он посреди океана спрыгнул с борта круизного лайнера. Он выплыл. «В каком-то смысле он воплощал в себе одновременно и гумилевского читателя, и его же героя, бросающего вызов судьбе… Русской интеллигенции не след забывать своих героев: их не так много. Тот, кто прочтет эту книгу, никогда не забудет страниц, в которых Слава Курилов, покрывшийся за три дня и три ночи одинокого плавания светящимися микроорганизмами, скользит в тихоокеанской ночи, каждым своим движением поднимая ворохи огня; вот он, образ вечного мятежника» (Василий Аксенов).