По метеоусловиям Таймыра - [76]

– Мне твоё настроение не нравится, – сказал Солонецкий. – Мы с тобой друг друга уже, наверное, четверть века знаем, так что давай без выкрутасов…

– И мы с тобой вроде всегда говорили друг другу всё честно, так?

– Так, – растерянно согласился Солонецкий, не понимая, к чему тот клонит.

– А теперь я не хочу, чтобы говорили, дескать, Солонецкий друзей пристраивает. Больше того, я дружбы нашей терять не хочу…

– Ну, это ты слишком.

– Да нет, Юра, в самую точку. Уважение – оно ведь на деле строится. А человек редко объективен бывает, оценивая близких или друзей. Начнутся разговоры, пересуды… Не подумай только, что боюсь. – Туров усмехнулся. – Просто силён был Кузьмин. После него я как пигмей после великана…

– Не прибедняйся.

– Говорю так, потому что знаю, на что способен. Такого начальника на основные сооружения, как я, тебе долго искать придётся в случае чего… И вот что я тебе ещё посоветовал бы, – после паузы негромко добавил Туров. – Кузьмина надо возвращать…

– Как? Упасть на колени, умолять?

– Зачем же. Ты прекрасно знаешь, как это сделать. Я уверен, он уже жалеет, что погорячился. И потом, ведь вы с ним ни разу по-человечески не поговорили. Ты обвиняешь Кузьмина в бездушии, в том, что железки и дело для него превыше всего, что он за ними людей не видит. А сам-то знаешь, что у него на душе, чем живёт?.. Нет. Ведь ни разу не поговорили, чтоб не о делах. Водки вместе не выпили.

– Он не пьёт, – буркнул Солонецкий. – Да и нельзя нынче. С пьянством боремся.

– Ты же понимаешь, о чём я…

– Ладно, давай закроем эту тему. Ну а насчёт тебя я подумаю.

– Вот и думай. – Туров встал. – Засиделись мы с тобой.

Солонецкий взглянул на часы:

– Действительно.

– Одевайся, я тебя подожду.

…В холодном воздухе необычно ярко горели фонари. Торопливо пробегали прохожие.

– Морозец, – крякнул Туров, поднимая воротник. – Когда к нам вдвоём заглянете?

Солонецкий не сразу понял, кого он имеет в виду, а когда понял, неожидано огорчился. Втайне он побаивался встречи с Полиной Львовной – он был уверен, что она выразит ему своё презрение, может быть, даже не захочет разговаривать. Но оказывается, Туровы ждут не только его.

– Может быть, и заглянем, – неуверенно пообещал он. – А вообще, Серёга, если по-мужски…

Недоговорил, сдержал себя на полуслове, испугавшись, что сейчас скажет что-нибудь обидное и глупое об Ольге Павловне. Скажет то, что потом себе никогда не простит.

– Не до этого сейчас, – выкрутился он.

– Ну смотри, как будет время… Полина познакомиться хотела.

– Угу, – промычал Солонецкий.

Попрощавшись, он прошёл ещё несколько шагов и вдруг повернул в сторону от дома. Там его ждали теперь и беспокоились, но почему-то вернулось забытое нежелание возвращаться домой.

Он шёл по кромке укатанной дороги, отступая в сторону, когда мимо проносились тяжёлые КрАЗы, и думал о Кузьмине. Было непонятно и странно, что Кузьмин – не как специалист, а как человек, которого он не принимал, которого, если честно говорить, даже опасался – вдруг оказался ему необходим. Вернее, он был необходим производству, стройке. Но ведь Кузьмин человек, а не машина, и его нужность Солонецкому и в целом обществу предполагала не только исправное служение делу, но и образ мышления, его отношение к жизни…

И в этом они не были похожи.

Солонецкого, как он сам считал, можно было отнести к идеалистам.

Кузьмин же был технократ.

«Похоже, их время пришло», – подумал он.

И мысль эта испугала.

Кто они, фанатично преданные делу и видящие в людях лишь исполнителей? Жёсткие прагматики, для которых главное – дело?.. Куда они поведут общество?

К бездушию?..

Но он вспоминал вечные пробивания, проталкивания, уговаривания и стал убеждать себя, что приход нового поколения, людей, похожих на Кузьмина, обществу необходим. Дальше всё так, как шло, идти уже не может. На примере своей, уже четвёртой, стройки он видел, что экономика трещит по швам. Масса сил тратилась и тратится на заведение отношений, приятельств и знакомств. А дело помимо воли катится на старых, невесть когда нажитых методах управления. Сколько раз он сам удивлялся абсурдности приказов и решений, приходящих сверху. Сколько раз скрипел зубами, но – исправно впрягался в лямку заведомо бесперспективной идеи.

Но не пересилит ли рациональное бездушие Кузьмина те человеческие отношения, на которых всё держится в этом мире? И не отринет ли он и ему подобные то, что делали до них, то как жили до них….

Страшно узнать вдруг, что всю жизнь ты жил не так. И думал не так. И делал не то. И в результате не способствовал, а тормозил естественный ход истории…

Обойдя посёлок, Солонецкий вновь вернулся к дому. К его удивлению, в окнах было темно.

Открыв дверь своим ключом и не зажигая свет, он снял шубу и унты. В темноте на ощупь нашёл на плите тёплую кастрюлю, съел пару ложек борща и прошёл в спальню.

Он раздевался не видя, но ощущая притихшую Ольгу Павловну, боясь, что она сейчас что-нибудь скажет, спросит о чём-то – может быть, о самом главном. И он солжёт.

Но Ольга Павловна молчала.

Осторожно прилёг на краешек постели.

Ольга Павловна спала.

Она лежала, свернувшись клубочком поверх одеяла, укутавшись в покрывало, ровно дыша, ему показалось, что он даже разглядел на её губах улыбку.