По любви - [72]

– Странная у тебя просьба, братец… Эк тебя проняло… Ну ладно-ладно, почитаю…

И стала читать «Отче наш»…

Люди-нелюди

Сегодня отправились за грибами. Когда Валюха ногами расталкивала всех остальных, спящих вповалку где кто после вчерашней попойки, Кузьма уже открыл глаза и сидел в углу очередного, провалившегося крышей убежища, из которого они должны были сегодня свалить.

– Вставайте, уроды! – лыбилась атаманша. – Пора за дело!

Сырое и густо пахнущее человеческими испражнениями и гнильём помещение разбавилось дымком засветившихся окурков.

– Грибы пошли. Идём собирать! Потом продадим!

«Грибников» было пятеро. Все бомжи. Все со своей оригинальной историей и судьбой.

Сосел – седой и мохнатый старик с всклокоченными волосами и бородой, был выгнан собственным сыном из дому, потому что не смог оформить пенсию. Документов не хватило. Жить было не на что. Оказался на улице и нашёл себе компанию собутыльников во главе с Валюхой.

Валюха – маленькая болтливая и вечно злая сорокалетняя шмоня, продала свою однокомнатную квартиру в Москве и купила дачку в ближайшем Подмосковье. Незастрахованная дачка после очередной загульной пьянки сгорела. Документы тоже. Пошла на вокзал. Встретила друзей. Опять запила.

В этой компании уже были Сосел, Опухоль, Кузьма и Малыш.

Опухоль – худой и высокий мужичонка с постоянно разбитой до синяков мордой, за что и был прозван Опухолем. Он всегда, как напивался, скандалил, придирался, цеплялся. За что и получал регулярно от друзей по роже, а получив, замолкал, отваливался в сторону и тут же засыпал. Избитый, бессильный, бухой. Он когда-то работал на таможне, поэтому любил придираться по мелочам к людям. С таможни его выгнали. А те, к кому он продолжал придираться, били морду.

Малыш был пятнадцатилетним пацаном одной из мкадных окраин Москвы, бросивший учёбу, убежавший из дома на улицу от пьющих отца с матерью. Любивший дешёвое пивко, он быстро пристрастился к алкоголю и перешёл на более крепкие напитки: бормотуху и разбавленный кока-колой самогон.

Пятым в этой компании был Кузьма. Его выгнала жена, выставив за дверь своей муниципальной квартиры, из которой он по её просьбе (чтобы меньше платить за жильё) перед этим выписался. Оказалось, уже год как Кузьма находился с женой в разводе. Развелась она с ним заочно, подделав в суде подпись и приведя на процесс какого-то другого мужика вместо Кузьмы. Когда он однажды пришёл домой, перед дверью стояла хозяйственная сумка. С его вещами и документами. А к сумке была пришпилена сердобольная записка с одной запоминающейся фразой:

– Свободен.

На работе, где он взял полторы ставки и пропадал день и ночь, его сократили. Деньги на мобильном кончились. Пришлось его продать, чтобы было на что поесть. Эти на станции угостили водкой, спёрли и продали одежду. Выкинули документы. Взяли в компанию.

…Грибы собирали за декоративным хозяйством в посадках. Среди большой, в несколько гектаров, поляны были посадки ёлочек с берёзами. Деревца в них шли рядами, между которыми росли белые и подберёзовики. А между посадками в осиновых аллеях разрослись красноголовые красавцы-подосиновики.

Все брали только белые и подосиновики, один Малыш чикал ножичком молоденькие подберёзовики – подберы – с крепкими шляпками. Так наказала Валюха.

К полудню они уже сидели на станции и продавали грибы. По дешёвке – 100 рублей кучка. В кучке – три-четыре штучки. Народ покупал охотно. Не глядел, что продавцы вонючие. Зато грибы глядючие. Помыли, отварили – да на стол.

С первой выручки купили две литрухи водки и закусить – чёрный хлеб да лучок зелёный у бабки Насти, соседки по торговле. Литруху разорвали, когда подошли менты.

– Ну, чё, бомжары, выручили чего?

– Выручили! – выскочила вперёд повеселевшая Валюха. – Вы, ребята, не волнуйтесь, и вас выручим! Возьмите потихоньку. По тысчонке. На шаурму. Пообедаете за наше здоровье. А мы сейчас уже уходим.

Схватив по зелёненькой, парни в полицейской форме отвалили. Поторговали ещё немного. Продали полведра подберёзовиков бабке Насте за пятьдесят рублей и остатки лука. Бабка Настя обрадовалась:

– Вот люди так люди! Давно я грибов не ела, а люблю. Самой-то мне уже не дойтить за имя. А вы, ребяты, хорошо сбегали.

Сунула дырявое пластмассовое ведро с грибами в свою затёртую и заезженную сумку на колёсиках, согнулась, как баба-яга, но не полетелела – затряслась прочь от них своей дорожкой.

Взяли на выручку хавчика. И ещё водки. Малыш за подберы попросил купить пивка бутылочку. Валюха купила ему в пластике – двухлитрашку.

Сели на берегу Москвы-реки в месте, свободном от зарослей борщевика, пообедать.

– Сегодня где ночуем? – спросил Опухоль у Валюхи, когда набили животы и обожглись очередной порцией водки.

– Пойдём искать. Где вчера – нельзя. Менты замочат, – ткнула пальцем в Малыша: – У тебя в шкере с позавчерашнего обхода чего?

– Самокат детский. С этажа.

– Палево. Брось.

– Может, загоним хоть за полтинник? – вмешался Опухоль.

– Замолчь! Меня слушаем. Малыш, сегодня ты со мной спишь.

Опухоль с кашлем рассмеялся.

– Любишь ты малолеток.

Валюха замахнулась и врезала Опухолю кулаком в ухо. Он упал под ноги мычащего себе что-то под нос Сосела. Сосел поднял его, посадил рядом с собой на растянувшийся вдоль берега ствол берёзы и продолжил бубнить.