По любви - [54]
Полина посмотрела на него с удивлением и некоторым беспокойством.
– Спасибо, я сама. Мне здесь недалеко. – Она обхватила корзину за дно обеими руками и, неуклюже кивая ему в знак благодарности, пошла к эскалатору.
Владимир повернулся в другую сторону, остановился возле станционной колонны и уже попытался было отвлечься, глядя на приближающийся поезд обратного направления, но не тут-то было.
Полина неожиданно для самой себя обернулась. Входящие на эскалатор люди то и дело задевали её, она явно мешала людскому неугомонному потоку. Дежурная прокричала в микрофон про какую-то женщину, мешающую работе эскалатора, кричала истерично, зная, что только так можно подействовать на пассажирку, а она, отойдя немного от бегущих ступеней, позвала одинокого незнакомца:
– Молодой человек!
Владимир и не думал оглядываться. Поезд подошёл. Двери распахнулись.
– Помогите же мне снова, молодой человек!
Владимир очнулся. Она стояла с корзиной в руках и ждала его. Он быстро вернулся к ней. Сердце его забилось в необъяснимом и волнительном предчувствии.
– Ну, что? Что у вас опять?! – спросил Задков, хватаясь рукой за дно корзины, искренне испугавшись, что яблоки снова разлетятся в разные стороны.
– Помогите мне… раз уж так получилось, – улыбнулась Полина. – Я вас отблагодарю.
– С удовольствием!
Оба взошли на эскалатор.
До её дома ехали почти молча, изредка перекидываясь только обыкновенными, будто бы ничего не значащими фразами. И лишь когда она открыла ему дверь и пригласила войти, Владимир остановился, поставил корзину на пол и произнёс:
– Нет, извините, ради бога. Я не пойду. Я бы рад, но не пойду.
– Вы чего-то боитесь, да? Не бойтесь. Я живу одна.
– Одна? – это обстоятельство его почему-то удивило. – Как, совсем одна?!
– Муж сбежал от меня четыре года назад. А мама, – Полина посмотрела ему в глаза и поняла, что можно и нужно это сказать ему сейчас, – мама умерла в прошлом году.
– Тогда, пожалуй, я войду?
– Конечно. Входите.
Вошли в квартиру. Полина закрыла дверь.
– Вы вашу куртку вешайте сюда, а тапочки вам я сейчас принесу.
Владимир разделся и сунул ноги в принесённые Полиной тапочки.
– Чай будете пить?
– Хорошо бы… Горяченького. На улице такая знобота.
– Проходите на кухню. Садитесь. Я сейчас.
Владимир присел на маленькой кухне за стол. Глянул в тёмное окно, за которым подъезжал к остановке наполненный пассажирами светящийся троллейбус, и передёрнул плечами. За все восемь лет в Москве он, конечно, не впервые в гостях у одинокой молодой женщины в одинокой, как следует понимать из сказанного, квартире, но, к величайшему своему стыду, который он испытывал сейчас за свои вагонные мысли по поводу неё, примешивалось ещё и то, что он совсем не готов был нанести визит к своей мимолётной фантазии.
Полина вошла в кухню, наполнила чайник водой из-под крана, который всё время до её прихода подтекал мелкими шумными каплями, и вдруг замерла.
– У меня же нет хлеба! Господи, я забыла купить хлеба!..
Владимир взглянул на неё, соображая, что же сейчас будет, испугался вдруг, что именно она, это чудо, будет сгорать теперь со стыда, что ей надо будет теперь идти в магазин, а гостя придётся или оставлять здесь, или тащить туда с собой, и сразу нашёлся:
– Я сейчас сбегаю… Я сбегаю!
Он вскочил, побежал в коридор, стал переобуваться.
– А деньги-то. Возьмите деньги!
– У меня есть! – хлопнул дверью и полетел вниз по ступенькам с третьего этажа. Выскочил на улицу. У первых попавшихся спросил:
– Ребята, а где здесь булочная?
– Вон там, за второй высоткой.
– Спасибо! Большое спасибо!
Он бежал через какие-то улицы, дворики, детские площадки к булочной. Наконец нашёл. На пять тысяч рублей взял два батона белого хлеба и половинку чёрного, вышел вновь на улицу и испугался…
Владимир забыл дорогу обратно.
Он долго потом ходил, искал её дом, пытался что-то сравнивать, как-то повторять дорогу. Но всё было бесполезно.
Уже за полночь, усталый, отчаявшийся, сетуя только на самого себя, присел на троллейбусной остановке и неожиданно для себя тихо заплакал.
В асфальтовые лужи снова заморосил холодный осенний дождь. Сиротливые батоны и половинка чёрного в прозрачном полиэтиленовом пакете лежали рядом на скамейке. Мимо проехала патрульная милицейская иномарка, слегка притормозила напротив него, секунды медленно ползла вдоль тротуара, но почему-то не остановилась и умчалась в конец улицы.
Владимир поднялся со скамьи. Теперь надо было идти куда-нибудь. Дожить до утра. Стекляшка остановки совсем ведь не согревала, а последний троллейбус давно ушёл. Он ступил на тротуар и, опустив ещё ниже мокрую от дождя голову, тихо отправился прочь.
Позади послышались шаги.
– Эй! Постойте! – зазвучал волнующийся женский голос.
Владимир решил не оглядываться.
– Эй!! Погодите!
Он все же оглянулся и увидел Полину. Она с зонтом в руках стояла у остановки и смотрела на него испуганно, чуть не плача.
– Где же вы пропадали? Я только сейчас заметила вас, когда вы вышли из-за остановки…
– Я не мог найти дороги к вам. Я её не запомнил, когда шёл обратно. И заблудился.
– Идите же скорее сюда, чудак-человек, как вас зовут?
– Владимир.
– Полина. Пойдёмте ко мне, вы совсем вымокли.
Две девушки-провинциалки «слегка за тридцать» пытаются покорить Москву. Вера мечтает стать актрисой, а Катя — писательницей. Но столица открывается для подруг совсем не радужной. Нехватка денег, неудачные романы, сложности с работой. Но кто знает, может быть, все испытания даются нам неспроста? В этой книге вы не найдете счастливых розовых историй, построенных по приторным шаблонам. Роман очень автобиографичен и буквально списан автором у жизни. Книга понравится тем, кто любит детальность, ценит прозу жизни, как она есть, без прикрас, и задумывается над тем, чем он хочет заниматься на самом деле. Содержит нецензурную брань.
Читателя, знакомого с прозой Ильи Крупника начала 60-х годов — времени его дебюта, — ждет немалое удивление, столь разительно несхожа его прежняя жестко реалистическая манера с нынешней. Но хотя мир сегодняшнего И. Крупника можно назвать странным, ирреальным, фантастическим, он все равно остается миром современным, узнаваемым, пронизанным болью за человека, любовью и уважением к его духовному существованию, к творческому началу в будничной жизни самых обыкновенных людей.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!