По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии - [86]

Для госпиталя было отведено здание, то ли школы, то ли какого-то учреждения.

Но нам не довелось здесь работать. Где-то в середине августа нас вызвал начальник и сказал, что мы, как студенты мединститута, должны быть откомандированы в Свердловский медицинский институт для завершения своего образования, и добавил, что это постановление правительства, и отменить его никто не может. Жаль было расставаться, но приказ есть приказ. Мы попрощались с товарищами по госпиталю и отправились в Свердловск, навстречу нашей новой-старой студенческой жизни.

В Свердловске после долгих расспросов нашли главный корпус мединститута и увидели толпу парней и девушек, среди которых выделялись некоторые в военной форме.

Мы с Семеном тоже были в военной форме, в петлицах по три кубика — звание старшего военфельдшера (но кто, когда и каким номерным приказом присвоил нам это звание? — мы так и не знали, просто в 432-м госпитале при зачислении нас в состав Рутковский приказал, чтобы мы теперь носили по три кубика). В ректорате института рассмотрели наши документы и зачислили нас студентами 4-го курса.

— Приказ, или, вернее сказать, постановление правительства об отзыве студентов-медиков из армии для завершения учебы в институтах, как-то обсуждался в вашей среде?

— Это постановление было целесообразным и рассчитано на перспективу.

С фронта отзывали только тех студентов, которым до окончания учебы оставалось два года. Сколько таких было по стране? Тысячи три, не больше, и вряд ли такое количество рядовых красноармейцев на фронте могло решить судьбу войны в те дни, а вот нехватка врачей в передовых частях могла решительно повлиять на боеспособность армии. Видимо, взвесив все «за» и «против», в правительстве пришли к такому решению, по моему мнению — вполне разумному. В сентябре мы начали учиться на 4-м курсе, за восемь месяцев прошли 2 курса обучения и уже в мае 1942-го получили звания военврачей и нас распределили по частям. Например, пятикурсников выпустили из института в армию уже в декабре 1941 года, все сроки обучения были сокращены до возможного минимума.

Наше поколение — ускоренный курс мединститута — имело свое название — зауряд-врачи, и во время войны именно молодые военврачи оказались в передовых частях, и каждый из нас в меру своих сил и возможностей внес свой посильный вклад.

— Понятно. А как решались бытовые проблемы в голодающем тылу?

Прибывает молодой парень в летнем обмундировании в холодный Свердловск, как морозную зиму-то пережили? Чем питались?

— Крыша над головой была — место в общежитии. В комнатки, предназначенной на 2–3 человека, заселяли по 5–6. Студентам полагался хлеб по карточке — 600 граммов в сутки, в институте работала столовая, в которой всегда было многолюдно, где было первое и второе блюдо и неизменный кисель или компот. Стоило это недорого. Все студенты как-то крутились, чтобы не оголодать и как-то облегчить свое материальное положение. Вскоре меня и моего друга Семена, по нашей просьбе, направили на работу в один из многочисленных свердловских эвакогоспиталей, на должность медсестер. Дежурить нужно было в вечернее и ночное время — это нас устраивало. Дежурства были беспокойными, спать не удавалось, всю ночь приходилось курсировать из палаты в палату. Раненые звали нас на помощь беспрерывно — для того чтобы поменять повязку на ране, остановить кровотечение, дать обезболивающее и так далее, а утром нужно было бежать на занятия в институт. Вскоре нас хорошо знали раненые и персонал. Повара в госпитале немного нас подкармливали, раненые делились со мной папиросами или махоркой. В ту осень холода в Свердловске наступили рано, а в ноябре уже стояли лютые морозы, а я, как был в летней гимнастерке, так в ней меня морозы и прихватили. Заведующий госпитальным вещевым складом, Иван Павлович, пожилой, добрый человек, выдал мне тонкую курсантскую шинель на рыбьем меху, сапоги б/у и буденновку, все это осталось от умерших в госпитале. Но это было спасение. Другой одежды достать я не мог. Но все равно, когда ударили морозы под сорок градусов, в таком обмундировании можно было передвигаться только поэтапно, по дороге в институт или на работу в госпиталь, двигался перебежками, от магазина до магазина, или до какого-нибудь учреждения, где можно было немного отогреться, а потом бежал дальше, преодолевая очередной участок пути. В самом Свердловске было тогда еще не очень голодно, до конца января 1942 года в городе были открыты блинные, а в магазинах свободно, не по карточкам, по определенному весу в одни руки продавали муку или готовое тесто, из которых студенты готовили себе затируху. Очереди за мукой стояли длиннющие, но тех, кто был в красноармейской форме, старались пропускать вне очереди. Иногда удавалось достать картошку. Одним словом — крутились. У нас в общежитии был один студент-младшекурсник, одессит, для которого не существовало никаких препятствий, он где-то умудрился раздобыть пропуск в ресторан гостиницы «Урал» и как-то мне предложил с этим пропуском сходить в ресторан пообедать. Тогда это было равносильно попаданию в рай. В этом ресторане питались избранные — местная номенклатура и весь бомонд, эвакуированный из других городов, там можно было увидеть популярных артистов театра, кино, известных музыкантов, ведь в Свердловск эвакуировались театры, киностудии, филармонии и так далее. Обед состоял из трех полноценных блюд (не чета студенческой столовой). Когда с этим пропуском я пришел в ресторан, то на меня присутствующие смотрели с изумлением, мол, как здесь солдатик оказался, к какой элите относится? Но даже видавшие виды церберы — швейцары, глядя на этот пропуск, не смели препятствовать на входе. Сходил я в ресторан, посмотрел, как «голодают» сильные мира сего, и дальше пропуск перекочевал к следующему студенту.