По Кабакам и Мирам - [15]

Глава восьмая. Станция метро «Гестаповская»

Но лучше бы на нас датчики остались, честное слово. Еле от танка увернулись, перебежали на другую сторону улицы, и угодили в лапы к военному патрулю!

– Где нашиффка? – с немецким акцентом спросил старший по патрулю.

– Вы о нашивке? – тянет время Лесин, а Лукас по сторонам зыркает, подсказку ищет. Мимо как раз конвоиры со свастиками группу молдавских рабочих на какую-то стройку века гонят. На одежде у рабочих – синие квадратики нашиты. А у некоторых – зелёные. Так вот тех, которые с синими квадратиками, конвоиры бьют в два раза реже – то есть, через каждые четыре шага, а не через два, как тех, которые с зелёными.

– А мы одежду в химчистку сдали, там нашивки нам забыли обратно пришить! – говорит Лукас.

– Где прашашный? Фамилие? Штрассе? – строго спрашивает патрульный. – Расстрельную команду вышлем!

Тут, на наше счастье, один из строителей, не выдержав побоев, набросился на конвоиров, троих загрыз зубами, четверо убежали, наложив в штаны, последний, восьмой, умер на месте от страха. А прочие рабы так и продолжали брести вперёд.

– Свобода, братья! – закричал бунтовщик.

– Я теппе тамм сфопотта! – меланхолично заметил патрульный, оттолкнул нас в сторону и достал револьвер. А мы, пользуясь случаем, побежали вслед за конвоирами, успевшими удрать от озверевшего рабочего. По запаху бежали.

Изнурённые спортом, отстали, конечно. Идём по Белокаменной. Переулок Геббельса, площадь генералиссимуса Власова, Роммелевский тупик, Гитлеровский проспект, 1-я улица Эсэсовцев, 2-я улица Эсэсовцев, 3-я… Когда дошли до 28-й – считать перестали. Тем более, что метро увидели. Станция «Герман-город».

– Переход, надо думать, – ярится Лукас, – на станцию «Гестаповская».

И вдруг – грохот, вопли повсюду: шахиды, шахиды! Шахиды еврейские! Спасайся, кто может.

Народ мимо нас валит в панике, а мы у схемы метро стоим, обалделые. Схема вроде знакомая, только названия другие. «Герман-город», «Гауляйтерский мост», «Шиллеровская», «Путчевская», «Улица 1933 года», «Беговая» (почему-то не переименовали – видимо, и ипподром на месте остался), «Ремовская» (ага, видать не было Ночи длинных ножей, потому и победили, гады), «Июньское поле» (небось, 22 июня отмечают), «Бейжидовская», «Тушинская стена». И всё. Конец. Ни «Сходненской», ни «Планёрной». Пусть бы даже с другим названием, но станции-то должны вроде быть.

– А скажите, геноссе, после «Тушинской стены» станций нету, что ли? – спрашиваем у пожилого полицая.

– Есть, конечно, – отвечает, выдыхая перегар, служитель орднунга. (Мы, понятное дело, потому и подошли к нему, что перегар учуяли: хороший, решили, человек, хоть и фашистам служит). – Есть, как не быть: «Тушинская стена» опять же, «Великотушинская», «Сходненская», «Планёрная», «Красногорская», «Дедовская», «Волоколамская» – много станций, всех не упомнить.

– А почему их на схемах нет?

– Другая страна, ясное дело. Великотушинская Монархическая Республика имени Царя Дмитрия. Вы что, не знаете?

– Мы из Лодейного Поля понаехали, – оправдывается Лукас, – До нас только вялые отголоски ваших событий докатываются. У нас народ другими вопросами интересуется: деревенские мы!

– То-то я смотрю, в очках оба и выпимши уже, – ласково улыбнулся фашист.

– Ну так чего там с моим любимым Тушином? – капризничает Лесин.

– А, Великотушинская республика-то? Ну как же, ещё в 41-м, когда немцы Москву брали, первый десант в Тушино высадился. Тушинские мужики тевтонов в Сходне утопили. Москву немцы взяли, а Тушино не смогли. Когда мирный договор с американцами о переделе Европы подписывали, янки специальным пунктом провели требование, чтобы объявить Тушино вольным городом. Ну а тушинцы, видимо, вспомнив 1612-й год, провозгласили себя Великотушинской Монархической Республикой имени Царя Дмитрия. Она аж до самого Волоколамска тянется, даже чуть дальше, до станции метро «Шаховская». Там, правда, поговаривают, стремно – банда Мартина и Куулыненна орудует – «Рабочий порядок». Никого не боятся, насмехаются над нами. Ограбят какого-нибудь бедолагу и говорят ему: утром ещё наведаемся – и отомстим. Некоторые верят и стреляются от страха. Совсем эти гады озверели, даже и в эРэФ – Россия Фашистская, так мы теперь называемся, если вы не забыли – наведываются порой. На каждом углу портреты висят и плакаты. «Смерть Мартину, жидовскому убийце и бей Куулыннена, позор финского народа!». Недавно вот Мавзолей фюрера пытались взорвать, сегодня вагон на «Герман-городе» подожгли. Бандиты, что и говорить. Хотя… – и он покосился на бутылку, торчавшую у Лесина из-за пазухи.

– А что, дедушка, неплохо бы вина выпить, – предложил предупредительный Лесин.

– Ну, угости.

В самом деле – неплохой он оказался мужик, по дороге от трёх конвоев нас спас, дескать, это мои рабы, я их на прогулку вывел, а теперь веду обратно, на цепь сажать. Конвоиры, конечно, за доброту его пожурили, но – ничего не поделаешь. Каждый со своими рабами поступает так, как ему подсказывает совесть.

Сидим, значит, у Адольфыча в бытовке, распиваем, о жизни под немцем калякаем.

– Меня вообще-то Петровичем звать, – откровенничает он, – но тевтоны установили тут Новый Орднунг, всех переименовали. Кого в Адольфа, кого в Ганса. Я теперь не Пётр Петрович, а Ганс Адольфович.