По Гвиане - [9]

Вскоре нам попался винный погребок, где одновременно внаем сдавались лошади и коляски. К сожалению, единственная пара лошадей с коляской уже была заказана, и мы вынуждены были идти пешком — далеко не радостная перспектива, если учесть, что солнце палило немилосердно.

Дорога проходила мимо полигона школы горнистов морской артиллерии, приветствовавших нас радостными звуками фанфар.

Здесь нам и представился случай познакомиться с местными обычаями.

За нами шла, подпрыгивая и что-то напевая, крупная, довольно красивая мулатка. Пританцовывая, она поднимала ноги несколько выше, чем того требуют приличия. Но вдруг красотка остановилась и направилась к одному из горнистов, что есть силы дувшему в свою трубу, и протянула ему букетик цветов. Трудно передать словами всю дальнейшую сцену. Прежде чем получить сей драгоценный дар, парень высоко поднял ногу, почти до уровня лица девушки, как будто намереваясь ударить возлюбленную по голове. Та в свою очередь сделала вид, что собирается отразить удар, и что-то вроде мнимой дуэли началось между молодыми туземцами, таким странным образом выражавшими любовные чувства.

Оставив эту необычную пару, мы продолжили путь, достигнув вскоре улицы, по обе стороны которой стояли жалкие домики. Посредине улицы журчал ручей, вернее, вонючий ручеек, уносящий всякие отбросы.

Наконец мы добрались до площади Саванны, широкой, квадратной, обсаженной манговыми и тамариндовыми деревьями. Под тенью сих гигантов праздно возлежали белые европейцы и креолы, прикрываясь от солнца зонтиками, тогда как рядом, на самом пекле резвилась и пронзительно визжала стайка негритят, облаченных в изодранные рубашонки.

Вся площадь представляла собой газон яркой нежной зелени, на котором выделялись полоски тропинок для пешеходов. Казалось бы, почему бы отдыхающим не поваляться на этом зеленом естественном ковре? Но не тут-то было. Зоркий опытный взгляд мог без труда заметить среди зелени не один качающийся живой стерженек. Это, несомненно, были ядовитые змеи. Их укусы чрезвычайно опасны, а часто и смертельны. Они являются настоящим бичом Мартиники, чего, к счастью, избежала Гваделупа по пока не выясненным причинам.

Посреди площади мы увидели красивую статую из белоснежного мрамора в окружении восьми огромных пальм. Она изображала Жозефину Богарне, знаменитую жену Наполеона, императрицу на час, видевшую всю Европу у ног ее именитого супруга, падение которого было столь стремительным. Как известно, Жозефина родилась именно здесь, на Мартинике.

Жара становилась невыносимой. Нестерпимо хотелось пить, в горле все пересохло, мы буквально обливались потом. Но вот и кафе. Нас заверили, что это самое лучшее заведение не только в городе, но и во всей колонии. О Боже, как же должны выглядеть остальные?! А еда?! Чтобы приглушить мучившую нас жажду, пришлось проглотить жуткую желтоватую микстуру, по вкусу напоминающую воду с содой для стирки, острую, тошнотворную, с отвратительным запахом… Здесь она гордо именовалась «пивом». И за маленький стакан с этим отвратительным пойлом с нас содрали 2 франка 50 сантимов — столько же, сколько в парижском кафе «Риш».

Не моргнув глазом, я заключаю эту чудовищную грабительскую сделку, к большому неудовольствию Бондервета, который, будучи человеком гораздо более рассудительным, чем я, уговаривает меня зайти в соседнее кафе.

Разбойник-хозяин, опасаясь упустить клиента, сбрасывает сразу тридцать су! Радость буквально переполняет меня, ведь я выгадал целый франк 50 сантимов, и все благодаря вмешательству нашего благоразумного друга. Как тут не вспомнить поговорку: дружеская услуга — сестра благополучия!

Тут я подумал, что мне необходимы замок для чемодана и записная книжка для заметок. И мы отправились на колониальный рынок, где купить можно абсолютно все — от духов до ловушек для диких зверей, почтовых марок, маятников для часов, сабель, вяленой трески и т. д… и т. п…

Я без труда нашел оба нужных мне предмета у продавца с крайне неприятным лицом и таким недовольным видом, словно я был ему чем-то обязан. Замо́к оказался самым заурядным скобяным изделием, что продают в провинциальных лавчонках во Франции за 30 сантимов, что же касается записной книжки, то она, конечно, значительно хуже тех, какими якобы торгуют нищие на парижских улицах за семь су, чтобы их не забрали в полицию. За первую вещь наглец потребовал три франка, за вторую — два франка пятьдесят сантимов. Опять же не моргнув глазом, я собирался выложить деньги, если бы не повторное вмешательство моего более осмотрительного друга, господина Бондервета, который предложил посмотреть нужные мне предметы у другого продавца.

Продавец-пират, опасаясь, что я уйду от него без ужасной записной книжки, тут же скостил сумму на тридцать су. Я обрадовался… Так, благодаря моему другу удалось сэкономить еще полтора франка. Как тут опять же не вспомнить уже известную поговорку.

Я торжественно поклялся бравому чиновнику, что отныне мы с ним друзья навеки.

Жара все нарастала. Волосы мои слиплись под шляпой. К тому же они у меня были слишком длинные. Я заметил, что мои друзья благоразумно остриглись перед отъездом из Парижа почти наголо. Мне захотелось сделать то же самое, и с этим намерением я отправился в парикмахерскую, расположенную в жалкой лачуге.