По факту исчезновения - [25]

— Ну, видите, Гук. На вашей ошибке мы два дня потеряли и, возможно, очень нужных нам два дня.

Гук виновато опустил голову, затем обратился к начальнику:

— Возможно, это не имеет значения, но вдруг пригодится. Сейчас в коридоре Суходольская поздоровалась со смуглым таким человеком из магазина «Радиотовары», с которым Ермаков работает. Он в коридоре сидит.

— Спасибо, Гук, за наблюдательность, сообщим-ка об этом мы Ермакову, пусть поинтересуется, — полковник взялся за аппарат селектора.

Переговорив с Ермаковым, Николаев попросил Гука:

— Зовите Суходольскую.

Волин был на обыске у Чернова, Ермаков занимался с Урсу, и никто в отделе лучше полковника не знал обстоятельств этого дела. Допрос Суходольской должен был дать интересные результаты, и Николаев решил, не откладывая, встретиться с ней сам. Кое-какие справки о ней навести успели. Молодая женщина обладала явными авантюристическими наклонностями. Чего стоит, например, только одна ее служба у Мавриди. В ее-то годы, когда все дороги открыты: учись, работай!

Последние события, и в частности, нападение на Лузгина, позволяли думать о том, что Суходольская как-то причастна к печказовскому делу. Для простого совпадения все слишком сложно.

Николаев решил дать Суходольской возможность рассказать то, что она сама считает нужным. Если в чем-то замешана — будет шанс признаться, заслужить снисхождение: это немаловажно для человека, попавшего в скверное дело.

— Так что, будем рассказывать? — полувопросительно сказал полковник, когда Суходольская появилась в его кабинете. — Начните со знакомства с Печказовым.

Суходольская молча кивнула, достав платок, вытерла слезы. Многое из того, о чем она рассказала, полковнику было известно. О посещениях ею квартиры Мавриди, о связи с Печказовым рассказывали соседи Мавриди и Нелли Борисовна. Лена пыталась приукрасить события своей жизни — явно не хотелось ей признаваться в своей несостоятельности.

— Печказов мне 200 рублей в месяц предложил, а на стройке я меньше получала. Вот и согласилась. Он сказал, у Эммы Павловны есть сбережения, из них и будет платить…

— А теперь о вчерашнем расскажите. Есть основания полагать, что вечер у вас был беспокойным.

Глаза Суходольской опять налились слезами:

— Как это? — переспросила она.

— Вот я и хочу услышать от вас, как это. Почему вы поздно ушли от Мавриди?

— Эмма Павловна беспокоилась.

— А мужа не ждали?

— Мужа?

— Да, мужа, — подтвердил Николаев.

— Ну, обещал он прийти. — Голос Суходольской дрожал.

— Пришел?

Суходольская опустила голову, не решаясь ответить.

— Так пришел муж? — настаивал Николаев.

— Пришел, — прошептала Суходольская и заплакала уже в голос.

Николаев налил ей воды, переждал минуту и предложил:

— Давайте-ка, Лена, все начистоту. Мужчина тот, Лузгин, тоже ведь кое-что рассказал.

Суходольская открыла лицо, явно обрадованная словами полковника.

— Значит, жив он? — с облегчением переспросила она.

— Жив, в больнице.

— Господи, а я так переживала, — сказала Суходольская, и Николаев поверил ей. Переживала она, иначе так не среагировала бы на сообщение о том, что Лузгин жив. Но что крылось за этим переживанием? За кого боялась Суходольская? За Лузгина или за себя и своего спутника?

Николаев молча ждал.

— Я расскажу, — торопливо заговорила Суходольская. — Муж за мной обещал зайти. Я вышла, жду его за домом Мавриди, там скверик такой. Вижу — идет. Только прошел дорожку, вдруг за ним мужчина — бегом. Мы — от него, встали за дерево, а когда он поравнялся с нами, Сергей его и ударил.

— Чем ударил? Только правду!

— Кастет у него в перчатке.

«Немудрено, что Лузгин столько времени без сознания пролежал», — подумал Николаев и спросил:

— И за что же он ударил мужчину?

— Сказал, что этот тип за ним охотится. И все.

— Где сейчас Суходольский?

— Не знаю, — быстро ответила Лена, — правда, не знаю. Я ему говорила, чтобы в милицию шел, а он только ругался — поздно, говорит. И сказал мне, что сам меня найдет. Может, у родителей? — предположила она. — Уехать куда-то хотел… Я ему денег обещала достать…

Попросив Лену подождать в приемной, Николаев распорядился о розыске Суходольского. И все это время полковника не оставляла мысль: какое же отношение к делу Печказова имеет нападение на Лузгина?

— Давайте теперь к Печказову вернемся, — предложил Николаев. Суходольская покорно кивнула.

— Куда он исчез, как по-вашему?

Суходольская пожала плечами:

— Не знаю. Угрожали ему, он и скрылся.

— Кто угрожал?

— Ну, рассказывал же он мне, что женщина ему звонила, сказала, чтобы остерегался, а то убьют.

— Убьют? — переспросил Николаев. Суходольская отвела глаза:

— Убьют, так он сказал.

— Может быть, и убили? — Николаев внимательно смотрел в лицо Суходольской, она испуганно замахала руками:

— Да что вы, что вы такое говорите, не могли его убить!

— Откуда такая уверенность? Почему не могли? Кто мог звонить? Кто чужой приходил в квартиру Мавриди? Почему был беспорядок в комнате старухи?

Четкие, быстрые вопросы так и сыпались на Суходольскую, не давая ей опомниться.

Лишенная возможности что-то придумать, Суходольская терялась, и в ответах ее появились шероховатости, несуразности, не ускользнувшие от полковника. Он все более убеждался, что Суходольская не до конца искренна. Но она рассказала о нападении на Лузгина! Значит, то, что она скрывает, важнее для нее?