По эту сторону зла - [74]

Сгоряча предложила и сама испугалась своей дерзости. Но герр Адольф охотно согласился — похоже, он действительно высоко ценил идеи Фридриха. Все вместе они двинулись к кафе, и только тогда Элизабет заметила, что Штефан, как был в халате, ходил за ними по Архиву, будто впервые был здесь — он хотел увидеть все глазами высокого гостя. Она тут же воспользовалась его восторгом и, несмотря на поздний час, попросила приготовить хороший кофе, такой, как только он умеет. Польщенный Штефан тут же взялся за дело, а гости не спеша расселись — Элизабет с герром Адольфом за круглым столиком у окна, а трое в коричневых рубашках почтительно поодаль за длинным столом у двери.

Штефан поставил перед каждым по чашечке кофе и тарелочке с яблочным штруделем.

— Какой замечательный кофе! — воскликнули гости хором. Штефан смиренно поклонился и ушел, напомнив Элизабет, чтобы она не забыла погасить свет в музее. Гитлер засмеялся и разговорился:

— Вы знаете, где я впервые познакомился с творчеством вашего брата? В окопах, да-да, в окопах войны. Главный ужас сидения там — не страх, не голод и даже не пули и снаряды, а ужасающая бесконечная скука. И вдруг среди этой безнадежности у меня в ранце появляется тоненькая книжечка Фридриха Ницше «Так сказал Заратустра».

Граф Гарри

— Представляешь, он, оказывается, прочел в окопах ту самую книжечку, которую купило у меня военное министерство по наводке твоего друга Вальтера Ратенау. Твоего еврея Ратенау. Это потрясло меня, но я, конечно, Гитлеру об этом не сказала.

Этими словами Элизабет встретила Гарри, когда тот наутро после спектакля зашел ее проведать. Но граф не улыбнулся в ответ на ее колкость, он не был настроен дружески.

— Ну да, ты вся таяла от восторга, что главный злодей Германии почтил тебя своим вниманием!

Элизабет неловко дернула плечом — она ожидала недовольства своего старинного друга и благодетеля, предвидя при этом, что вынуждена будет его предать. Но возможность приобрести нового, более могущественного благодетеля, пускай не друга, но почитателя, всерьез увлекала ее, тем более что, похоже, эпоха графа Кесслера себя исчерпала.

— Не могла же я отвергнуть его внимание, правда?

— И ты разогналась открыть Архив среди ночи и устроить для знатного гостя полночную пирушку?

— Значит, тебе уже донесли? Кто, интересно, поспешил с доносом?

Она ни на секунду не заподозрила Штефана, — слишком велик был его восторг при виде вождя нацистов со свитой.

— При чем тут донос? — не понял Гарри. — Я сам проследил за твоими действиями. Ты включила столько ламп, что все происходящее можно было прекрасно разглядеть через окна.

— Так ты за мной подглядывал? — притворно возмутилась Элизабет.

— Подглядывал? — засмеялся Гарри. — Зачем? Ты так осветила всю улицу, что только слепой бы ничего не увидел!

Она не успела ответить — ко входу в Архив подкатил мотоцикл. Водитель соскочил с седла и бегом направился к двери, держа в руке большой белый пакет. Через секунду в кабинет вбежал взволнованный Штефан:

— Он говорит, что может вручить послание только лично фрау Ницше!

Мотоциклист бесцеремонно оттеснил его, одним рывком оказался у кресла Элизабет и протянул ей пакет:

— Телеграмма! Лично вам из Италии! Мне велено распечатать у вас на глазах!

И, выхватив из кармана разрезной нож, он ловко вскрыл пакет и извлек из него букет фиалок и элегантный конверт.

— Эти фиалки присланы телеграфом из Италии? — усомнился граф.

— Нет, фиалки было велено купить в местном цветочном магазине! — откровенно признался посыльный, вручая Элизабет букет и телеграмму. Зажав цветы в одной руке, она растерянно попыталась вскрыть конверт другой, но не смогла. Граф Гарри бесцеремонно вынул конверт из ее беспомощной ладони и распечатал — из конверта на стол выпал лист глянцевой бумаги и чек.

— Посмотрим, что нам пишут из Италии, — сказал Гарри, разворачивая телеграмму. — Прочесть вслух или сама прочтешь?

— Читай вслух, — вздохнула она, — все равно, от тебя ничего не скроешь!

Гарри откашлялся и прочел торжественным голосом:

«Дорогая, глубокоуважаемая фрау Фюрстер-Ницше! У меня не хватает слов, чтобы выразить свою благодарность за то, что вы поставили мою пьесу «Наполеон» на немецком языке в замечательном театре культурной столицы Германии. Мой друг Адольф Гитлер сообщил мне, в каком он восторге от спектакля, от вас и от Архива имени вашего брата, великого философа Фридриха Ницше.

В знак благодарности прилагаю чек на двадцать тысяч лир на имя Архива Ницше.

Ваш преданный почитатель

Бенито Муссолини».

Наблюдая, как на щеках Элизабет вспыхнул счастливый румянец, граф не выдержал:

— Поздравляю с очередным преданным почитателем! — съязвил граф. — Кто еще стоит там в списке бандитов?

— Только не притворяйся, дорогой Гарри, что ты не имеешь отношения к этому спектаклю! Кто перевел пьесу? Кто уговорил режиссера и композитора? Кто нашел художника сцены? Ведь не я же!

— Я старался ради искусства, а не для угождения кровавым тиранам!

— Но что делать, если кровавые тираны ценят искусство и не лишены чувства благодарности?

Пытаясь скрыть огорчение, Гарри начал нервно шагать по залу, вглядываясь в экспозицию, — ему все время казалось, что чего-то недостает. И вдруг он увидел: изящный стеклянный ящик, содержащий самый ценный экспонат, личную трость Фридриха Ницше, был пуст.