По эту сторону зла - [6]

— Ну что вы сидите, Савелий? Вставайте и поехали! — вскочила с дивана Мальвида. — Поехали скорей!

— Куда? Я только-только приехал, — оторопел Савелий.

— В Наумбург! Спасать Фридриха!

— Куда ты можешь ехать, Мали, если у тебя то и дело болит сердце? — забеспокоилась Ольга.

— Не могу же я лежать тут и думать, что моего Фридриха превратили в чучело, одели в белый балахон и показывают за деньги! Он ведь такой нервный, такой чувствительный!

— Он был когда-то нервный и чувствительный, а теперь ему все равно!

— Тем более отвратительно, что она для заработка использует его безответность! Я должна поехать туда и положить конец этому безобразию.

— А как ты это сделаешь?

— Если понадобится, я обращусь в полицию.

— Ничего себе! — развеселился Савелий. — Знаменитая революционерка Мальвида фон Мейзенбуг обращается в полицию за справедливостью!

— Ну и что? Пусть революционерка! Ради спасения Фридриха я готова просить помощи даже у полиции!

— И напрасно! Полиция вам не поможет!

— Это мы увидим. Довольно разговоров — поехали!

Савелий раскрыл чемоданчик и вынул стетоскоп:

— Займемся сердцем. А сначала расскажу, что мы с Лу услышали. Мы вышли из душной комнаты, где был выставлен Фридрих Ницше, и остановились на крыльце, чтобы вдохнуть чистый деревенский воздух. Я посмотрел на часы и, обнаружив, что до нашего поезда осталось еще довольно много времени, предложил Лу отдохнуть в заброшенной беседке, притаившейся в дальнем уголке сада. Мы сидели молча, переживая кошмар увиденного святотатства. Погода была дивная — лето неспешно переходило в осень, запах дыма смешивался с запахом опавших листьев. И вдруг тишину нарушил нарастающий цокот лошадиных копыт и одновременно топот каблучков, бегущих по камням. Я сидел лицом к воротам и первым увидел, как Элизабет бросилась навстречу подъезжающим к дому дрожкам, запряженным парой славных лошадок.

— Да вы — прямо третий брат Гримм, — хихикнула Ольга.

— Нам, домашним врачам, чтобы иметь пациентов, нужно уметь держать аудиторию, — согласился Савелий.

— Оля, Савелий, прекратите шуточки, дайте дослушать! — скомандовала Мальвида. — Так кто же приехал?

— Вот именно — кто же приехал? С облучка соскочил очень молодой человек, белокурый и стройный, увидев которого Лу просто задохнулась:

— Граф Гарри Кесслер! Что он тут делает?

— Ты его знаешь?

— Наслышана. Мерзкий тип. Его мамаша, по слухам, была любовницей императора Вильгельма, за что папаша банкир получил графский титул.

— Он вас очень рассердил?

— Кто он?

— Этот красавчик граф.

— Не помню. Виделись как-то вскользь.

Я не стал настаивать — понял, что очень. Тем временем граф одну руку протянул подбежавшей Элизабет, а вторую подал элегантной даме, осторожно сходившей в сад по ступенькам дрожек. Лу, конечно, знала всех, кого нужно было знать:

— Подумать только! Этот мерзавец привез к Элизабет Мету фон Салис!

— Кто такая? — спросил я.

— Салонная львица прошлого десятилетия.

Я попытался ей возразить:

— Ну уж прошлого! Она и сейчас выглядит неплохо — не напрасно ведь граф так ее обхаживает.

Но вы ведь знаете, спорить с Лу бесполезно, у нее на все есть ответ:

— А вот и напрасно! Он ничего такого от нее не хочет получить — его интересуют только мальчики.

— А чего же он от нее тогда хотел? — осведомилась Ольга.

— Этого я не знаю. Мы только услыхали, как он сказал:

— Пойдемте наверх, дорогая Мета, вы сами увидите, правду я говорю или нет.

Мальвида усомнилась:

— Вы сами слышали, как он назвал светскую львицу Мету фон Салис просто Мета?

— Я поинтересовался и выяснил: граф Гарри Кесслер всех, кого хочет, называет по имени, ведь он с детства самого императора Вильгельма называл Вилли. Так что нам нет никакого смысла искать помощи у полиции Наумбурга — против графа никакая полиция не поможет.

Петра

Лу действительно была знакома с графом Гарри. Вспоминать об обстоятельствах этого знакомства она не любила. И потому постаралась забыть. Но я постараюсь напомнить.

Лу

Все началось с того, что ей вернули из журнала «Пан» ее воспоминания о беседах с Фридрихом.

— Полюбуйся! — Лу сердито бросила на стол серый пакет с перечеркнутым адресом и наклеенным поверх него новым. — Представляешь, они вернули мне статью!

— Сколько раз я просил…

Карл брезгливо ухватил пакет двумя пальцами и переложил на свободный стул.

— В такую минуту напоминать мне о каких-то правилах этикета! — обиделась Лу. — Мне еще никогда никто не отказывал!

— Мы же договаривались — независимо от обстоятельств правила этикета священны.

Лу вздохнула — он был прав, именно потому она и вышла за него замуж, что жизнь с ним была надежна и обстоятельна, как его правила этикета. Завтрак, элегантно сервированный на белой крахмальной скатерти, подавался в его доме неукоснительно в один и тот же час. Причем опаздывать было нельзя, так же, как нельзя было бросать перчатки, книги и почтовые конверты на скатерть, уставленную чашечками и блюдцами подлинного севрского фарфора. Не то что в их кратковременной общей квартире с Фридрихом и Паулем или в ее скудной комнатке убогого пансиона, где она впервые встретилась с Карлом Андреасом.

Увидев Лу в коридоре, он, конечно, сразу обомлел и с ходу предложил ей выйти за него замуж, но она только рассмеялась — тогда рассмотрела его не сразу. Он был ей неинтересен — пришел учить немецкому языку ее соседа-перса, и Лу приняла его за скромного учителя немецкого языка. Но все прояснилось, когда она стояла на крыльце, в миллионный раз обдумывая, куда ей податься, когда кончится небогатая, но до сих пор верная пенсия, которую русское правительство платило ей за папу. Платило до двадцати шести лет, и это проклятое двадцатишестилетие с каждым днем неумолимо приближалось, не предлагая ей никакого выхода, кроме возвращения в Петербург к маме, которая иначе денег не давала.