По эту сторону зла - [21]

— А вы, мой дорогой Савелий, — засмеялась сквозь слезы Мальвида, — наверно, и есть ее истинная любовь!

Петра

Лу узнала о смерти Фридриха, только когда вернулась из России в Германию, да и то не сразу. После разрыва с Райнером она провела неделю у брата в Финляндии, а потом поехала не в Берлин к Карлу, а в Вену к доктору Земеку по фамилии Пенельс. Земек был ее давним другом и лечащим врачом. Что заставило ее поспешить в Вену — уж не была ли она и вправду беременна? Тем более что именно доктор Земек поставил Райнеру страшный диагноз, предрекающий ему в конце жизни полное безумие. И дал ей понять, что болезнь эта передается по наследству детям. Так что он не мог ей отказать в прерывании беременности, тем более что он, как и все ее друзья, был влюблен в нее по уши.

Вскоре они стали любовниками, и Лу прожила с ним в Вене несколько спокойных лет. Их мирный быт нарушал только нескончаемый поток душераздирающих писем Райнера, написанных в надежде вернуть любовь отвергнувшей его возлюбленной мамочки. Он рыдал и молил о милости, но мамочка была непреклонна.

«Меня мучает страх, страх жизни, а еще больше — страх страха. Он растет во мне, как опухоль, как чудовищный монстр, и нет мне от него спасения. Если бы мы могли встретиться! Встреча с тобой — моя единственная надежда. Мне кажется иногда, что только ты связываешь меня с человечеством, оно поворачивается ко мне лицом только через тебя, а без тебя я для него не существую».

Но Лу не хотела с ним встречаться, она от него устала. Ей хорошо было с Земеком, она показывала ему письма Райнера, и он находил в этих письмах подтверждение своего диагноза. Это пугало ее.

Не исключено, что Земек преувеличивал признаки растущего безумия Райнера, чтобы Лу не вздумала пожалеть его и решиться на встречу с ним. Он не забыл, какой эротической была любовь Лу с Райнером, и не хотел ее повторения.

Лу

Савелий хорошо помнил дорогу к дому Лу, хотя провожал ее со станции очень давно, еще до ее загадочного романа с молодым поэтом. Он подошел к застекленной террасе и попытался заглянуть внутрь. Навстречу его взгляду с той стороны прижалась к стеклу лукавая детская мордочка в ореоле золотых волос. На секунду прижалась и скрылась где-то внизу. Савелий постучал в стекло, но мордочка на стук не отозвалась. Тогда он толкнул дверь, та отворилась без сопротивления. Он неслышно проскользнул внутрь и застыл в изумлении — из комнаты на коленках выползла Лу и стала заглядывать под кресло, выкрикивая: «Я сейчас тебя найду и съем!»

Из-под кресла колокольчиком рассыпался счастливый детский визг, и между резных ножек выглянула та самая лукавая мордочка, шепеляво повторяя: «Я тебя шъем».

— Лу! — ошеломленно выкрикнул Савелий. — Она твоя?

Лу ахнула, попыталась подняться с колен, но не смогла.

— Савелий! Откуда ты взялся? Дай руку!

Савелий рывком поднял ее с пола и усадил в кресло. Но не успел сказать ни слова — девочка резво выскочила из-под кресла, ловко вскарабкалась на колени Лу и шепеляво повторила: «Я тебя шъем». Не веря своим глазам, Савелий тупо повторил свой вопрос:

— Она твоя?

— Почти моя. Она дочь Карла.

— Ну да, дочь Карла. Без матери?

— Почему без матери? Мать тут за дверью, подслушивает, — Лу перешла на немецкий. — Мари, зайдите сюда на минутку!

Из комнаты тут же вышла полногрудая женщина лет тридцати, не оставляя сомнений, что она и вправду стояла за дверью и подслушивала.

— Мари, ко мне приехал старый друг. Возьмите у меня Маришку и принесите нам по чашечке кофе с вашими восхитительными пирожными.

Мари попыталась поднять Маришку с колен Лу, но девочка отчаянно вцепилась той в платье и заплакала:

— Не хочу мами Мари, хочу мами Лу!

Лу решительно сняла с себя девочку.

— Иди, иди к маме Мари, а мама Лу скоро к тебе придет и поиграет с тобой в прятки.

И обернулась к Савелию.

— А почему ты здесь? Ведь мы же договаривались, что ты никогда, ни в коем случае…

Но осеклась, увидев, что Савелий плачет.

— Я приехал рассказать, что Мали умерла, — прорыдал он сквозь слезы. — Вчера мы ее похоронили, похоронили! И я сразу отправился к тебе, мне больше не с кем разделить свое горе.

— А что, Ольга не годится?

— Ольга меня недолюбливает. Я думаю из-за тебя. И всегда сердилась из-за нашей дружбы с Мали. Ведь Мали была мне истинным другом!

— Ну да, она всегда была истинным другом мужчин, годящихся ей в сыновья, — не сдержалась Лу. Она не забыла, какую роль сыграла Мальвида в ее разрыве с Ницше.

Савелия передернуло, и он дерзко отрезал:

— Не то что ты!

Он все еще был обижен на Лу за ее роман с немецким мальчиком. Все остальные ее романы не мешали ей время от времени встречаться с ним, а тут было нечто другое — вот уже почти пять лет он ее не видел.

— Ты не поверишь, у меня была настоящая любовь, — попыталась защититься Лу.

— Что значит — была? Была и прошла? Настоящая любовь не проходит!

— Откуда ты знаешь? У тебя была настоящая любовь?

— Может быть, моя настоящая любовь — это ты… — начал было Савелий, но осекся. На террасу быстрым шагом вышел бородатый мужчина в бархатной домашней куртке и в шлепанцах на босу ногу.

— Уже наябедничала сучка, — вздохнула Лу. И улыбнулась, как показалось Савелию, виновато.