По ее следам - [55]

После этого подруги звонили ей восемь раз и в конце концов пришли к логичному выводу: скорее всего, она самостоятельно вернулась в гостиницу.

– Она прекрасно знала дорогу. Мне даже в голову не пришло, что ей может грозить какая-то опасность. Задним числом я поняла, что Алиса весь день была какая-то потерянная, и нам надо было узнать, как она добралась до отеля. Мы никогда себя не простим.

Я повесила трубку и вспомнила те времена, когда мы с Алисой работали в «Саутгемптон мессенджер». Веселые деньки.

Спустя пару минут Холли позвонила снова.

– Я не буду возражать, если вы процитируете меня в какой-нибудь статье. Мне хочется, чтобы люди поняли, что мы допустили ошибку, о которой будем жалеть всю оставшуюся жизнь, и что мы любили Алису.

Эти девушки не совершали ничего ужасного. Они потеряли подругу – и будто этого горя было мало, все вокруг распекают их за то, что они отказываются плодить слухи об Алисе и упрямо придерживаются своего первоначального намерения не давать дополнительных комментариев. Достойное и разумное решение. Они желают проявить уважение к семье Алисы и – не будем забывать об этом – следуют рекомендациям полицейских, чтобы не препятствовать беспристрастному суду.

Я напомнила Холли, что им не в чем винить себя, что эта трагедия могла произойти с кем угодно, что люди, живущие в стеклянных домах, не должны разбрасывать камни. И упаси нас господь от такого несчастья…

Смотрите также:

ТЕКСТЫ. «Оргия» футболиста премьер-лиги в четырехзвездочном отеле

ФОТО. Член парламента клялся бросить курить, но продержался совсем недолго

ВИДЕО. Уличная банда напала на пожилого велосипедиста

* * *

Статья, написанная Алисой Сэлмон для журнала «Азур», 20 октября 2011 г.

От Анны Франк до Бриджит Джонс – дневники вели многие, однако современные женщины еще только осваивают это занятие. Стремясь возродить прекрасную традицию, Алиса Сэлмон поделится с читателями историей о том, как дневник помог ей пережить подростковый кризис.

Я выудила из пачки папину бритву и сползла на пол.

Было жарко, у соседей тарахтела газонокосилка. Какой смысл подстригать траву? Все равно ведь вырастет снова. Мне было тринадцать, и тем летом все вокруг казалось именно таким – бесконечным, бессмысленным и беспросветным. Я приложила лезвие к левому запястью и резко дернула. На пару прекрасных, упоительных мгновений все исчезло – экзамены, провальные баллы по биологии (мало того, что рожей не вышла, так еще и мозгов нет), даже ссора с лучшей подругой – и тут я сама виновата: упрекнула Мег в том, что она меня ненавидит. Все эти мысли перекрыла острая, неизбежная боль. Тревоги растаяли перед неожиданным открытием – вот она, кровь.

«Алиса, ты порезала себя! – подумала я. – Посмотрите, что натворила Алиса Сэлмон. Посмотрите, что наделала эта глупая девчонка».

– Папочка! – крикнула я, но его не было дома. Никого не было.

В комнате Робби играло радио, песня Бритни «Baby One More Time», а на заднем плане – далеко-далеко – стрекотала газонокосилка. «Не смей вырубаться», – велела я себе. НЕ СМЕЙ. ВЫРУБАТЬСЯ. Порез был свежим и чистым, и чувство, охватившее меня, было таким же. Где-то залаял мистер Пес, и на меня нахлынул страх: а вдруг останется шрам? Я тут же продумала план действий, как сделал бы папа: выстираю полотенце, надену широкие браслеты и кофту с длинными рукавами. Незачем родителям знать об этом, только расстроятся. Кровь – моя кровь! – лилась и лилась. Оказывается, она так близко, под самой кожей. Я сунула руку под кран, и постепенно вода заглушила кровотечение; поверх раны крест-накрест наклеила пластырь. Бросила полотенце в машинку и принялась оттирать пол, чтобы нигде не осталось ни следа от моих внутренних излияний.

Мама заметила пластырь и спросила, что случилось. Я соврала: мол, наткнулась на гвоздь по дороге из школы.

– Надо сходить к врачу. Так и столбняк подхватить можно!

– Да ничего страшного.

Папа сказал, что это вполне в моем духе: перебинтовать руку из-за пустячной царапины, будто она у меня скоро отвалится.

– Моя Оса любит разыгрывать трагедии, – добавил он. – И ванную отдраила до блеска. Что на тебя нашло, малек?

– Алиса, где ты нашла этот гвоздь? – спросила мама, когда папа ушел.

– По дороге из школы.

– Где именно? – Знакомые интонации. Но я умела убедительно врать, если было нужно.

На первой строчке я поставила дату – 13 августа 1999 года, – и слова посыпались из меня градом: случайная ерунда о ярких узорах на автобусном сиденье и все остальное, личное. Я писала, и груз, давящий на плечи, постепенно таял.

С того случая в ванной комнате прошел месяц, но все вернулось ко мне с новой силой – такое чувство, будто я смотрю на мир через толстое стекло и не справляюсь с происходящим.

Я писала, писала, словно вспарывая лезвием кожу, – только тогда на пол лилась кровь, а теперь на экране появлялись слова. Курсор двигался слева направо, оставляя за собой цепочку букв, складывавшихся в предложения и абзацы – они жили собственной жизнью. 682 слова. 1394. 2611. Первая запись в моем дневнике. Потом образовалась привычка. Я писала в любую свободную минуту – в поезде, в автобусе, перед телевизором, ночью, когда не могла уснуть. На лекциях в университете, на работе, склонившись над столом и прикрывая свои записи ладонью, как школьница на экзамене. Писала на ноутбуке, в блокнотах, на телефоне, на обрывках газет, на чистых листах в конце книги. Писала повсюду и ревностно хранила свои излияния: бумажные записки складывались в коробки, электронные – на флешку. Иногда я воображала себе, что стою перед горящим домом и рослый пожарный удерживает меня, приговаривая: «Нет, Алиса, не надо, слишком опасно!» – а я вырываюсь из его объятий и кидаюсь прямо в пламя. «Вы не понимаете! – кричу я. – Это мой дневник, в нем вся моя жизнь!»