По другую сторону холма - [128]

Такой конфликт взглядов между экспертами в танковой войне поставил Рундштедта перед нелегким выбором. Стратегический инстинкт склонял его на сторону Гейра фон Швеппенбурга и Гудериана, но Роммель обладал опытом войны с западными державами, имевшими превосходство в воздухе, тогда как Гейр фон Швеппенбург и Гудериан воевали на Восточном фронте, где авиация не играла такой уж большой роли. Хотя тот конфликт часто изображают как конфликт между Рундштедтом и Роммелем, в действительности больше разногласий было между Роммелем и Гейром фон Швеппенбургом, которого поддерживал Гудериан. Рундштедт в этом случае был скорее судьей, на которого накладывали ограничения Гитлер и обстоятельства.

О Роммеле Рундштедт сказал: «Он был храбрым человеком и очень способным командиром для ведения локальных операций, но не обладал достаточной квалификацией для командования на высшем уровне». (Впрочем, как выяснилось, это распространенное среди высшего руководства мнение опровергали многие командиры, служившие под началом самого Роммеля, как и офицеры, в разное время занимавшие должность начальника его штаба.) Рундштедт не сомневался в лояльности Роммеля: «Когда я отдавал приказ, Роммель спокойно подчинялся».

С другой стороны, те, кто выступал против предложенного плана, жаловались, что Рундштедт часто проявлял нерешительность, когда другие высказывали мнение, не совпадающее с его собственным. Кое-кто утверждал, что Рундштедт всегда проявлял чрезмерную щепетильность и не вмешивался в дела, которые считал входившими в компетенцию подчиненных. Гейр фон Швеппенбург выразился более откровенно: «У фон Рундштедта был слишком слабый характер, и он не умел настаивать на своем. В конфликтах он старался соблюдать своего рода нейтралитет. Как следствие, он просто не мог принимать четких решений по спорным вопросам. Это все равно что корабль без рулевого». В другой беседе Гейр фон Швеппенбург сказал: «Рундштедт благороден, умен, проницателен, но, несомненно, один из самых ленивых военных среди тех, что я встречал в высшем руководстве. Он жаловался на то, что я, фигурально выражаясь, „баламучу воду“. В 1944 году уже были заметны признаки его старения. Здоровье его ухудшалось, появились признаки духовной летаргии».

Гейр фон Швеппенбург не учитывал тот факт, что на мнение Рундштедта повлияли практические доводы Роммеля. Генерал Шпейдель, начальник штаба Роммеля, рассказывал, что в конечном итоге Рундштедт согласился с предложениями Роммеля. Это признавал даже Гейр фон Швеппенбург, хотя и считал это проявлением слабой воли и «нежеланием бороться за то, во что раньше верил». Судя по рассказам других генералов, Рундштедт действительно испытывал как физическое, так и психологическое недомогание, и это многое объясняет. Но несмотря на это, он сохранил уважение большинства подчиненных, которые считали его незаменимым, и это многое говорит о его личности. Еще более его характер проявился после войны в плену, когда он демонстрировал стойкость и непоколебимость духа.

Должен признаться, что чем ближе я узнавал Рундштедта, тем лучшее впечатление он производил. Тому имелись и прямые, и косвенные причины. Среди пленных немецких офицеров он явно занимал главенствующее положение, но привязанность его коллег объяснялась вовсе не этим. У него был довольно традиционный склад ума, но это был живой и пытливый ум, которому соответствовал выдающийся характер. Он обладал чувством собственного достоинства, но не проявлял высокомерия. Это был аристократ до мозга костей в самом лучшем смысле этого слова. Внешне он казался строгим аскетом, но это впечатление исчезало, когда его губ касалась легкая улыбка. Часто он демонстрировал тонкое чувство юмора. Однажды мы возвращались вдвоем в его тесную комнатушку. Миновали тяжелые металлические ворота с колючей проволокой, и я остановился, чтобы дать пройти ему первым. Он улыбнулся и заметил: «О нет, только после вас — это же мой дом».

Где?

В 1944 году уже не приходилось сомневаться, что вторжение будет готовиться в Англии — слишком уж много американских войск было доставлено туда за короткое время, — но тяжелее было ответить на вопрос, где именно они высадятся во Франции. «Из Англии поступало слишком мало надежных сведений, — рассказывал мне Блюментритт. — Разведка подчинялась командованию вермахта, то есть непосредственно Гитлеру, и занимались ею специальные подразделения СД. В вопросах получения информации мы зависели от них.

Они сообщили нам, что силы союзников сосредоточиваются на юге Англии — в Англии было небольшое количество немецких агентов, которые передавали в Берлин свои наблюдения по радиосвязи, но выяснить им обычно удавалось не много. Малочисленность авиации не позволяла нам организовывать регулярные разведывательные полеты. Впрочем, перед днем „Д“ летчики все-таки доложили о передвижении транспорта в сторону юго-западного побережья. За ним было не трудно проследить, потому что грузовики шли с включенными фарами». (Вероятно, это были американские войска, так как именно они находились в западной части южной Англии.) «Мы также перехватили несколько радиограмм с британских кораблей, которые подтвердили наши предположения, что в Ла-Манше намечается какая-то важная операция.