«По дороге в Рай...» ...или Беглые заметки о жизни и творчестве Константина Кинчева... - [44]

Ребята, давайте убьем дракона в себе! Давайте не только прыгать у сцены и показывать "козу", но и следовать тому, что почерпнуто из песен Цоя, Гребенщикова, Шевчука, Кинчева, Бутусова и многих других...

* * *

– Очень хочется стать святым, – сказал мне однажды Боб, Борис Борисович Гребенщиков.

Костя никогда не говорил, кем и каким ему хочется стать. Он поет. Любит. Презирает. Оплакивает друзей. Гуляет с детьми. Пишет альбомы. Читает книги. Ловит рыбу. Ездит на гастроли. Думает. Сомневается. Одним словом – живет... Он не стремится к святости – знает, что это ему не дано. Правда, не раз нахально заявлял, что считает себя "всего лишь недостойным братом Иисуса Христа". Всего лишь братом сына Божия! Однако...

Богоискатель? Богоборец? "Глазами в облака да в трясину ногой"... Не помню, у кого из наших русских писателей я вычитала слово "святозверь" как характеристику русского человека. Помню зато, какой восторг это определение вызвало у Кинчева. Святозверь. Мне кажется, что при всей многогранности, противоречивости, сложности его натуры и его творчества "загадка Кинчева" не есть загадка. Все дело в том, что ему просто неведома любовь платоническая. Кинчев в творчестве своем – воплощенная чувственность.

В его интервью мелькала странная на первый взгляд фраза: "я не христианин". Притом, что он говорил о Слове Христовом, о том, что он "всего лишь недостойный брат Христа". Но я понимаю, почему он так говорит. Это – не отречение. Но он чувственно любит землю, небо, солнце, леса, людей, зверье, облака, дожди – все, все, все... И даже... Бога... Только не надо путать слова "чувственный" и "эротический", "сексуальный". Его любовь "сродни ереси", по очень тонкому наблюдению над природой любви на Руси у Башлачева. Мережковский в "Христе и Антихристе" на протяжении нескольких книг говорит нам об этой давней попытке примирить дионисийский культ с жертвенностью и аскезой христианства. Такое впечатление, что Кинчеву это удалось, но в отличие от своих предшественников – и реальных, и литературных – он не раздираем этими двумя устремлениями. Напротив – в нем они слиянны и неразделимы. Поэтому в любые времена ему найдется, что делать, и будет, что сказать.

Конечно, его порой заносит. Но ведь, как сам он не раз подчеркивал, "Алиса" – это ветер". А ветер по древним поверьям – это не только свобода, порыв, мятежность. Ветер – некое "транспортное средство" для магических сил: именно по ветру переносились чары, колдовство. На ветер нашептывались заговоры.

* * *

Любая война, кроме войны добра со злом, когда-нибудь кончается. После того как закончилась война, объявленная Кинчеву государством, настало не менее трудное время. Может быть, кто-нибудь и не согласится со мной, но мне кажется, что быть героем легче, чем просто жить и работать.

Последние годы Костя тем и занимался – жил и работал. Работал даже в те три августовских дня, когда живая цепь стояла вокруг Белого дома в Москве. Две ночи подряд он пел защитникам свои песни.

– Мы там с Гариком Сукачевым...

За годы, минувшие с 87-го, в свет вышли три альбома. Сыграны десятки концертов. Написаны новые песни. Произошли большие изменения в его семейной жизни.

Пару раз за время нашего знакомства мне приходилось слышать от Кости фразу "Влюбились мы..." Но у меня ни разу не возникало и мысли, что это повлечет какие-то серьезные изменения в его жизни. Но вот однажды Кинчев приехал ко мне с одним питерским музыкантом. Этот музыкант стал спрашивать у меня совета: он хочет развестись с женой, потому что полюбил другую женщину, разводиться ему или нет? И, кивая головой в сторону Кости, сказал:

–Я вот Доктора спрашиваю, а он мне ничего посоветовать не может...

– А что я тебе скажу, я сам в таком же положении, – вдруг ответил Костя.

И я поняла, что дело серьезное. Потом, когда мы познакомились с его избранницей, он сказал мне: "Люблю я ее..." Не "влюбились мы" – "люблю".

Теперь у Кости новая семья, родилась дочь. Поначалу он пугал всех, что назовет ее Алисой. Слава богу, не назвал. Хотя имя дал дочери, конечно же, со смыслом и не без вызова:

– Вера Кинчева – а? Каково!

Все это не мешает ему при каждой возможности видеться с сыном – Женькой. Ну что ж... Это ведь такая штука, как любит говорить Петя Самойлов, – жизнь. Всякое случается.

За эти три года произошли изменения и в составе "Алисы". Ушли Кондратенко и Шаталин. Потом Шаталин вернулся. И Кинчев взял его в группу снова, несмотря на то, что работал уже с другим гитаристом – Игорем Чумычкиным, которого порекомендовал Косте Юра Наумов, ныне пребывающий в Штатах. Место Кондратенко занял Андрей Королев. Были и не явные – скрытые, тайные дезертирства.

Когда я увидела несколько выступлений молодой группы "Время любить", где "по совместительству" на барабанах сидел Миша Нефедов – ударник "Алисы", то спросила его:

– Слушай, Михаил, мне показалось или нет, что тебе в новой группе гораздо интереснее, чем в "Алисе"? У меня такое ощущение, что в "Алисе" ты будто "отрабатываешь", а во "Времени" как раз работаешь, получаешь от работы удовольствие?

– Откуда вы знаете? Как вы догадались, Нина?