По дороге пряностей - [9]

— Ткань чем-то пропитана, — тут же сообразил он, — она более гладкая и маслянистая, чем у простого хлопка.

Я не стал ничего отвечать, лишь улыбнулся в ответ. Если бы он ещё знал, что сами мастера не знали в чём конкретно они вымачивали паруса, поскольку масло доставили мне из другого места, то думаю у наследника дома Контарини возникло бы ещё больше вопросов. Уж не говоря о том, что я искал выходы на русских купцов, поскольку мне нужен был берёзовый дёготь в огромных количествах.

— На сегодня всё сеньор Бертуччи, — я показал в сторону берега, — мне нужно будет проследить, что все мои вещи перенесли в домик рядом с мастерскими.

— Мои уже доставлены, — уведомил меня он, — только зайду предупрежу жену.

— Тогда завтра встречаемся уже там, — согласился я.

***

Вся огромная, неповоротливая и неэффективная из-за моих перестраховок конструкция большого производства, кряхтя, скрипя и постоянно ломаясь, медленно раскачиваясь, но всё же набирала обороты. Тому, кто ленился или сопротивлялся, тут же выписывали десять плетей, тот кто трудился и предлагал улучшения, получал денежные премии, и такой неоднократно опробованный мной приём снова сработал. Все мастера вскоре зареклись спорить с ребёнком, словам которого потакали оба сопровождавших его взрослых, которые не слушая ни слова из доводов уважаемых людей, лишь повторяли.

— Делайте, как он сказал.

Поэтому корабелы и остальные ремесленники, плевались, морщились, но делали, сами не веря в то, что их труд не утонет при первом же спуске на воду. И вера эта крепла день ото дня, когда из соседних цехов Арсенала, где собирали обычные, приличные корабли, не привезли огромные сосны. Разметив которые для распила, ребёнок показал куда и как их устанавливать в собирающийся корпус. Прикинув получавшуюся высоту мачт, все до одного мастера тут же, бросились к сеньору Франческо, убеждая его, что корабль перевернётся уже на стапелях, как только две громадины мачт будут установлены в корпус, да ещё потом на них будут наращены стеньги, и это не говоря уже про точащий из носа кусок бревна, непонятного предназначения. Тот тяжело вздохнул, и словно мантру произнёс привычное словосочетание.

— Делайте, как он сказал.

И так было во всём. Если бы не два взрослых, которые меня везде сопровождали отметая любые возражения деньгами или ударами плетей, этот проект я бы ни за что не потянул в одиночку. Мастера, цеха, да и все вокруг просто сопротивлялись, чтобы сделать что-то, отличное от их привычного мировоззрения. Кузнецы бунтовали, не понимая зачем делать латунные гвозди, если железные были им привычнее, парусинных дел мастера затягивали работу, не понимая зачем им нужно готовить столько верёвок и канатов, про корабелов я уже вообще молчу. Они видимо решили, что я демон во плоти, не зря отлучён от церкви лично Папой и поэтому просто скрипя зубами работали, периодически огребаясь за отклонения от графика или нарушение пропорций моих рисунков.

И если я думал, что это проблемы, то общение с упёртыми монахами, которые никак не могли понять, зачем мне нужны длинные и тонкие колокола, необычной конструкции, заставило меня изменить решение об этом. Теперь, чтобы эти твари не накосячили и не испортили мне формы под пушки, пришлось вместе с Бертуччи поселиться у них при церкви, следя за каждым этапом литья. Если вначале я хотел использовать бронзу, чтобы делать те пушки, которые мне нужны, то быстро понял, что и литейщики заняты заказами, сыплющимися им со всех производств и с медью проще будет работать, поскольку монахи запороли уже шесть форм подряд, чем привели меня в бешенство и только сеньор Франческо спас их от расправы, убедив их, что не стоит доводить заказчика до греха, иначе они все дружно повиснут на входе в свою же собственную церковь, причём рядом со своими семьями, а мы отправимся искать более послушных изготовителей колоколов.

Те, посмотрел на моё искажённое от ярости лицо, вняли предупреждению и дорогущую медь теперь лили в формы только после того, как неоднократно убеждались что их глиняно-соломенные формы полностью готовы. Я пытался перевести их на гипс, но потерпел неудачу, эти были совершенно не прошибаемы и я попросил сеньора Франческо подыскать более прогрессивных товарищей, перекупая их у монастырей за любые деньги. Он пообещал заняться, а пока я мучился с тем, что имелось. Причём эти ослиные головы, даже готовые изделия назвали специально, чтобы мне якобы было стыдно — «колокола Дандоло». Если бы они знали, как и для чего будут звучать эти «колокола» думаю по-другому бы заговорили, но пока я никого ни во что не посвящал более того, что каждому было необходимо.

Даже не понимающем компаньонам, смущённым моей новой просьбой сделать клич среди городских и деревенских жителей, чтобы те соскабливали белый налёт с выгребных куч, туалетов и привозили к нам в Арсенал, где я всё скупал до малейшей крупицы, я не говорил зачем мне это. Ошалевшие от халявных денег люди за пару недель забили все свободные склады, а сеньор Франческо с Бертуччи лишь разводили руками, не имея ответов на вопросы, которыми их мучали все знакомые — зачем они в таком количестве покупают говно? Остряки даже предлагали им каждодневные свежие поставки в любых количествах, но те лишь хмурились и переводили все стрелки на меня.