По дороге памяти - [3]

Еще бы у нее давление было не в норме, с горечью подумал я. Она же не размышляет днями напролет, что будет, когда ее перестанет узнавать человек, с которым она прожила всю жизнь.

Затем я осознал, что она большую часть своего времени вообще ни о чем не размышляет, и почувствовал себя виноватым в том, что жалею себя, тогда как это ее разум и память ослабевают все быстрее и быстрее.

Две недели спустя мы ездили в продуктовый магазин. Она отошла за чем-то – кажется, за мороженым, а когда я взял все, что нужно, и отправился в отдел замороженных продуктов, Гвендолин там не оказалось. Я огляделся, проверил соседние ряды – безуспешно.

Я попросил сотрудницу магазина посмотреть в дамской комнате – там тоже никого не было.

Меня потихоньку начала охватывать паника. Я собрался идти на парковку искать Гвендолин там, но тут в магазин зашел полицейский, очень вежливо ведя под руку мою жену.

– Она бродила в поисках своей машины, – объяснил он. – «Нэш Рамблер» 1961 года.

– Уже сорок лет, как у нас нет этой машины. – Я повернулся к Гвендолин. – Ты в порядке?

На ее лице блестели дорожки слез.

– Прости, – проговорила она. – Я не помню, где мы припарковались.

– Все хорошо, – ответил я.

Она продолжала плакать, повторяя, как ей жаль. Очень скоро на нас смотрел весь магазин, и управляющий предложил отвести Гвендолин в свой кабинет, чтобы она там передохнула. Я поблагодарил его и полицейского, но, решив, что нам лучше отправиться домой, проводил жену к «Форду», на котором мы ездили последние пять лет.

Когда мы завели машину в гараж и вышли из нее, Гвендолин остановилась и принялась рассматривать «Форд».

– Хорошая машина, – сказала она. – Это чья же?

* * *

– Специалисты ни в чем не уверены, – говорил доктор Кастльман, – но считают, что дело в бета-амилоидах. У больных Альцгеймером или синдромом Дауна находят избыток этих белков.

– А вывести или нейтрализовать их как-то можно? – поинтересовался я.

Гвендолин сидела в кресле, уставившись в стену и нас не замечая. С таким же успехом мы могли бы находиться в тысяче миль.

– Если бы это было так просто, проблему бы давно решили.

– Значит, дело в белках. Они поступают с какой-то пищей? Какие-то продукты, которые ей лучше не есть?

Доктор покачал головой.

– Существуют разные белки. С этим мы рождаемся.

– Он в мозге?

– Он формируется в спинномозговой жидкости.

– А нельзя его оттуда извлечь? – не унимался я.

Он вздохнул.

– К тому времени, как у человека выявляются нарушения, уже слишком поздно. В мозге образуются бляшки, и как только это происходит, болезнь становится необратимой. – Он устало замолчал. – По крайней мере, сейчас необратимой. Когда-нибудь ее научатся лечить. Нужно только найти способ замедлять процесс, пока он не зашел далеко. Не удивлюсь, если мы справимся с этим недугом уже через четверть века. Настанет день, когда бета-амилоидные нарушения будут выявлять и корректировать еще в утробе матери. Медицина не стоит на месте.

– Но помочь Гвендолин она не успеет.

– Нет, не успеет.

* * *

За следующие несколько месяцев она уже постепенно перестала осознавать, что у нее Альцгеймер. Она больше не читала. но все время смотрела телевизор, причем больше всего любила детские передачи и мультфильмы. Заходя в комнату, я слышал, как моя восьмидесятидвухлетняя любимая подпевает «Клубу Микки Мауса». Было такое чувство, что если по телевизору будут транслировать картинку проверки качества сигнала, она будет смотреть на нее часами.

И вот настало утро, которое я со страхом ждал: я готовил ей завтрак – хлопья, она их видела в телерекламе, – а Гвендолин посмотрела на меня, и я понял, что она меня не помнит. В ее глазах не было страха или любопытства, но не было и малейшей искры узнавания.

На следующий день я отвез ее в специализированное заведение для страдающих старческим слабоумием.

* * *

– Сочувствую, Пол, – сказал доктор Кастльман. – Но это в самом деле к лучшему. Ей нужен профессиональный уход. Вы похудели, потеряли сон и, откровенно говоря, ей сейчас все равно, кто ее кормит, купает и лечит.

– Зато мне не все равно! – сердито буркнул я. – С ней обращаются как с ребенком!

– Она и стала как ребенок.

– Она там уже две недели, и я не заметил, чтобы они хотя бы попытались с ней общаться.

– Ей нечего сказать, Пол.

– Есть, – возразил я. – В глубинах ее мозга что-то да есть.

– Ее мозг не тот, что прежде. Вы должны посмотреть правде в лицо.

– Я слишком быстро от нее отказался. Должен быть способ с ней общаться.

– Вы взрослый, а она, несмотря на внешний облик, четырехлетний ребенок, – мягко сказал Кастльман. – У вас больше нет ничего общего.

– У нас целая жизнь общая!

Дальше его слушать я не мог и вышел из кабинета.

* * *

Я решил больше не полагаться на доктора Кастльмана и обратился к другим специалистам. Все сказали мне практически то же самое. Один даже показал лабораторию, где проводят всевозможные химические опыты с бета-амилоидами и другими веществами. Опыты обнадеживали, но продвигались не настолько быстро, чтобы их результаты успели помочь Гвендолин.

Каждый день я два или три раза доставал пистолет и размышлял над тем, чтобы покончить с собой, но все время думал: а что если случится чудо – медицинское, религиозное, какое угодно? Что если она станет прежней Гвендолин? Тогда она окажется одна среди дряхлых стариков и старух, и получится, что я ее бросил?