По дороге к высокой башне. Часть третья - [52]

— Пусть так, — передразнил его я, — и почему Гамон остановил убийц?

— Потому что ты со своими людьми можешь помочь нам и тем самым искупить вину перед правящим домом. В Паусе набирают ополчение. Встань вместе с нами на защиту города, и ты заслужишь прощение короля.

Я усмехнулся, допил вино и отставил в сторону пустую кружку.

— Значит бумага, которую ты привез, пока не имеет никакой силы?

— Все, что написано в пергаменте, правда, но один свиток всегда можно заменить на другой, — Фурон развел руками, — будь благоразумен.

Ну, что же теперь все встало на свои места. Гамон предлагал мне сделку. Если я соглашусь проливать кровь за короля, он так уж и быть, возможно, помилует меня, а если нет, не сносить мне головы.

— А какой мне прок в благоразумии, — прямо спросил я, — кто может пообещать, что после уничтожения орды Гамон не захочет наказать меня за прошлые прегрешения?

Фурон нахмурился. Похоже, он думал, что мы уже обо всем договорились. Ну, разумеется, кто же в здравом уме откажется от такой милости? Мне предлагали прощение, а я имел наглость торговаться.

Воин окатил меня ледяным взглядом и поднялся.

— Никто тебе ничего обещать не будет. Сейчас вообще не о тебе речь. Враг стоит у ворот. Если мы его не остановим, не будет ни королей, ни подданных. Все, кого мы любили, умрут. Наши дома разграбят и разрушат, наших жен замучают до смерти, а наши дети станут прислуживать дикарям и таскать им сухой навоз для костра.

Наверно, если бы я услышал такую речь лет пять назад, то устыдился бы своей гордыни и поклялся в верности Гамону, не сходя с этого места, вот только последние годы меня кое-чему научили.

— Ты идешь защищать свой дом и имущество, но у меня ничего этого нет. Король Марон и твой командир отняли у меня все. Так скажи мне, во имя чего я должен умирать на стенах Пауса?

Я тоже поднялся и теперь мы с Фуроном стояли друг напротив друга. Под сводами храма повисла напряженная тишина. Я видел, как пальцы гвардейца сжались на рукояти меча. Казалось, он готов был в любой момент выхватить клинок из ножен и ударить меня, но почему-то медлил. Неужели ему действительно так нужна была моя помощь в обороне города? На нас надвигались тысячи дикарей, а он пытался привлечь на свою сторону жалкую горстку людей. В этом не было никакого смысла.

Наконец Фурон вздохнул, оставил в покое свой меч и сунул руку в карман.

— Может быть во имя этого.

Он раскрыл ладонь. В солнечном свете, падающем через слуховое окошко, что-то блеснуло. На ладони старика лежала потемневшая от времени серебряная монета с большой рваной дырой посередине. Сердце мое затрепетало. Этот кусочек серебра я узнал бы из тысячи.

— С этого и надо было начинать, — сказал я.

Когда-то много лет назад эту монету заговорщики передавали друг другу вместо пароля. Последним человеком, которому я вручил тайный знак, был Рипон. Не тот дворянин, которого я недавно освободил из тюрьмы и который, не задумываясь, предал нас, а настоящий Рипон — спаситель Бибона и мой старый друг.

— Я же говорю, Тибон, — сказал старик, — мы не враги. В этот трудный час мы пришли просить тебя о помощи.

Несмотря на то, что гвардейцы торопились вернуться в город, мы с Фуроном засиделись за разговором.

— Конечно, король может со временем передумать и опять начать тебя преследовать, — говорил он, — но сейчас он обещал помиловать всех преступников, которые согласятся примкнуть к ополчению. Ты не единственный чье помилование подписал Гамон. Когда я уходил из столицы, стражники выпускали заключенных из тюрьмы. Ты не поверишь, но даже «Толстушка» опустела.

«Толстушкой» называли центральную башню, расположенную в двух шагах от королевского дворца. Раньше в ней содержали особо опасных преступников. Когда-то и мне доводилось сидеть в одном из ее казематов.

— Выпущенным на свободу дворянам возвращают дома и оружие. Несмотря на приближение орды в столице царит всеобщее ликование. На улицах славят Марона.

— За что, — моему удивлению не было предела, — за то, что он помиловал несчастных, которых сам же и засадил за решетку?

— Людей можно понять, — Фурон смущенно потер высокий лоб, — многие из них даже не мечтали увидеть своих близких. Семьи освобожденных славят Марона за то, что он вернул им родных. Чтобы сохранить лицо в канцелярии говорят, что произошла ужасная ошибка, но следствие во всем разобралось, и поэтому невиновных отпускают на свободу.

— То, что ты говоришь чудовищно! Неужели эти глупцы пойдут на смерть за такого короля?

— Они пойдут защищать свою родину, — Фурон помрачнел, — странно, что ты этого не понимаешь…

Мне действительно было трудно понять, как окружение Марона и Гамона допустило до всего этого. Почему никто не воспротивился, не попытался остановить обезумевшего монарха и его прихвостня? Но я тут же обругал сам себя. Судя по тому, сколько дворян оказалось в заточении двор не испытывал недостатка в честных людях. Глупо было спорить с Фуроном. Война не разбирает кто прав, а кто виноват. От кочевников придется отбиваться всем миром и очень скоро смерть на поле боя помирит несправедливо обвиненного бывшего заключенного и палача, который его пытал.