По дороге к высокой башне - [7]

Химон утвердительно кивнул головой.

— Могут. Всегда могли.

— Но ведь у нас с ними мир.

Монах долил себе похлебки и зачавкал разваренной брюквой.

Я терпеливо ждал.

— Для них мира нет. Степь любит войну. Она ей живет.

— А они смогут захватить монастырь? — спросил я.

— Конечно.

— Но ведь владыка нанял стражников.

— Мусор, — проворчал монах, доел остатки супа и облизал ложку, — не солдаты, а ботва. Хотя от ботвы тоже может быть толк, — Химон шмыгнул носом и с тоской посмотрел на пустой котелок, — но от этих вояк толка не будет.

Я надолго задумался. Все, что говорил монах подтверждало мои опасения.

Химон отставил в сторону котелок, облокотился о стену хибары и вытянул толстые ноги. Он прикрыл глаза словно собирался вздремнуть, но я видел, что старый пройдоха внимательно наблюдает за мной.

— Я думал кочевники тоже хотят мира, — сказал я, — все живы, торгуют друг с другом, всем хорошо.

Монах захохотал так, что затряслась хижина.

— Что смешного? — не понял я.

— Дурак ты, — беззлобно сказал Химон и почесал толстый живот, — зачем торговать, если можно отнять?

— Но ведь погибнет много людей, — не сдавался я, — степняки потеряют хороших воинов.

— В жизни радости нет, — монах вздохнул, — я прозябаю в этой мерзкой хижине и ем похлебку из брюквы, а кочевник спит под открытым небом и жрет протухшее вяленное мясо. Нам всем будет лучше, когда мы окажемся на том свете.

— Варварам лучше не будет, — буркнул я, — им гореть в преисподней.

— У них другая вера, — монах назидательно поднял вверх указательный палец, — там для праведников свой загробный мир, где в избытке кислое лошадиное молоко и жаренное мясо.

— Тьфу, — меня передернуло, однажды я попробовал любимый степняками напиток из лошадиного молока и меня чуть не вырвало, — откуда у них праведники?

— У кочевников все по-другому. У них кто больше убьет неверных тот и праведник.

— А кто такие неверные? — задал я глупый вопрос.

— Мы с тобой.

Я надолго замолчал. От страха в груди сжался ледяной комок.

— Все равно, — упрямо сказал я, — наша вера истинная, а они безбожники и гореть им в огне.

Химон не ответил и принялся ковырять пальцем в носу.

— Что это ты степняками заинтересовался, — наконец спросил он, — случилось, что?

Я беспокойно заерзал. Мне не хотелось рассказывать о происшествии в покоях владыки. Как ни крути, но утром я совершил грех подглядывая за понтификом. Конечно богов не обманешь, они все видят с высоких вершин, но чем меньше об этом будут знать обычные люди, тем лучше. С другой стороны, Химон уже почувствовал неладное и теперь просто так от меня не отвяжется, поэтому я решил ограничиться полуправдой.

— К владыке утром гость приходил. Он сказал, что варвары могут на нас напасть, — буркнул я.

— С чего это? — удивился монах.

Я пожал плечами.

— Вроде, как великий хан при смерти, а его сыновья хотят нам войну объявить.

— Ну дела, — монах покачал лохматой головой, — а что за гость такой? Наверно какой-нибудь богач?

В глазах Химона мелькнул живой интерес. Иногда зажиточные жители Пауса приходили в монастырь целыми семьями. Чаще всего это происходило во время церковных праздников, но случалось, что паломники заходили и в обычные дни. Купцы хотели получить благословение перед крупной сделкой, дворяне помолиться за врага убитого на дуэли, девушки выпросить у богов жениха, женихи — богатое приданное, пожилые матроны — долгих лет жизни. Они одаривали монахов деньгами, просили почитать молитвы за живых и усопших, угощали послушников различной снедью и сладостями. Наверно старый пройдоха подумал, что сможет чем-нибудь поживиться. Такие, как он не стеснялись хватать паломников за рукав и выпрашивать угощение. К тому же Химон всегда мог найти предлог для того, чтобы появиться в монастыре.

— Настоящий вельможа, — сказал я, — с охраной.

— Видел я тут одного на дороге, — сказал монах, — коротышка в коричневом плаще.

— Нет. Этот высокий весь в зеленом.

— А охраны много?

— Целый отряд.

Химон разочаровано пожевал губами. От таких гостей не получишь ничего кроме тумаков. И все-таки ему было интересно. Он любил сплетни, а все новости доходили до монаха — земледельца последним.

— А о чем они еще говорили? — с жаром спросил он.

— Я только про войну слышал.

Химон досадливо крякнул.

— Эх ты, глухая лягушка! Такой разговор интересный, а ты все прослушал! Вот я бы ни одного слова не пропустил.

Наверно в монастыре не нашлось бы второго такого грешника, как Химон. Как и откуда он попал к владыке монах никогда не рассказывал. Говорили будто бы их что-то связывало, но подробностей никто не знал. Сплетен и слухов ходило много, но доверия им не было. Одно я знал совершенно точно, если бы не заступничество владыки старого греховодника давно бы изгнали.

— Ладно, — монах зевнул, обычно после еды он пристраивался подремать, — помой посуду и ступай. У меня дел много.

Я подхватил котелок и миски, и направился к маленькому озерцу. Круглое словно тарелка и мелководное оно разлилось справа от хижины возле капустных грядок. Раньше, когда я жил с Химоном, то обычно купался в нем и стирал одежду. Сам монах мыться не любил.

— А что делать, если кочевники и правда придут? — спросил я на ходу.