Сладко улыбнувшись, старая жаба низко присела в воде перед девочкой и сказала:
— Вот мой сынок! Он будет твоим мужем. Вы славно заживёте с ним у нас в тине.
— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! — только и мог сказать сынок.
Жабы взяли скорлупку и уплыли с ней. А Дюймовочка всё стояла одна посреди реки на большом зелёном листе кувшинки и горько-горько плакала — ей вовсе не хотелось жить у гадкой жабы и выходить замуж за её противного сына.
Маленькие рыбки, которые плавали под водой, услыхали, что сказала старуха жаба. Жениха с матушкой они видели и раньше. Теперь они высунули из воды головы, чтобы поглядеть на невесту.
Взглянув на Дюймовочку своими круглыми глазками, они ушли на самое дно и стали думать, что же теперь делать. Им было ужасно жалко, что такой миленькой маленькой девочке придётся жить вместе с этими отвратительными жабами где-нибудь под корягой в густой жирной тине. Не бывать же этому! Рыбки со всей речки собрались у листа кувшинки, на котором сидела Дюймовочка, и перегрызли стебелёк листа.
И вот лист кувшинки поплыл по течению. Течение было сильное, и лист плыл очень быстро. Теперь-то уж старая жаба никак не могла бы догнать Дюймовочку.
Дюймовочка плыла всё дальше и дальше, а маленькие птички, которые сидели в кустах, смотрели на неё и пели:
— Какая миленькая маленькая девочка!
Лёгкий белый мотылёк всё время кружился над Дюймовочкой и наконец опустился на лист — уж очень ему понравилась эта крошечная путешественница.
А Дюймовочка сняла свой шёлковый пояс, один конец набросила на мотылька, другой привязала к листу, и листок поплыл ещё быстрее.
В это время мимо пролетал майский жук. Он увидел Дюймовочку, схватил её и унёс на дерево. Зелёный лист кувшинки поплыл без неё дальше и скоро скрылся из виду, а с ним вместе и мотылёк: ведь он был крепко привязан к листу шёлковым поясом.
Как испугалась бедная Дюймовочка, когда рогатый жук обхватил её лапками и взвился с ней высоко в воздух! Да и белого мотылька ей было очень жалко. Что-то с ним теперь будет? Ведь он умрёт с голоду, если ему нё удастся освободиться.
А майскому жуку и горя мало. Он уселся на ветке большого дерева, усадил рядом Дюймовочку и сказал ей, что она ему очень нравится, хоть и совсем не похожа на майских жуков.
Потом к ним пришли в гости другие майские жуки, которые жили на том же дереве. Они с любопытством разглядывали Дюймовочку, а их дочки в недоумении разводили крылышками.
— У неё только две ножки! — говорили одни.
— У неё даже нет щупалец! — говорили другие.
— Какая она слабенькая, тоненькая! Того и гляди, переломится пополам, — говорили третьи.
— Очень на человека похожа, и к тому же некрасивая, — решили наконец все жуки.
Даже майскому жуку, который принёс Дюймовочку, показалось теперь, что она совсем нехороша, и он решил с ней распрощаться — пусть идёт куда знает. Он слетел с Дюймовочкой вниз и посадил её на ромашку.
Дюймовочка сидела на цветке и плакала: ей было грустно, что она такая некрасивая. Даже майские жуки прогнали её!
А на самом деле она была премиленькая. Пожалуй, лучше её и на свете-то никого не было.
Всё лето прожила Дюймовочка одна-одинёшенька в большом лесу. Она сплела себе из травы колыбельку и подвесила её под большим листом лопуха, чтобы укрываться от дождя и от солнышка. Она ела сладкий цветочный мёд и пила росу, которую каждое утро находила на листьях.
Так прошло лето, прошла и осень. Близилась долгая холодная зима. Птицы улетели, цветы завяли, а большой лист лопуха, под которым жила Дюймовочка, пожелтел, засох и свернулся в трубку.
Холод пробирал Дюймовочку насквозь. Платьице её всё изорвалось, а она была такая маленькая, нежная — как тут не мёрзнуть! Пошёл снег, и каждая снежинка была для Дюймовочки то же, что для нас целая лопата снега. Мы-то ведь большие, а она была ростом всего-навсего с дюйм. Она завернулась было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняжка сама дрожала, как осенний листок на ветру.
Тогда Дюймовочка решила уйти из лесу и поискать себе приют на зиму.
За лесом, в котором она жила, было большое поле. Хлеб с поля уже давно убрали, и только короткие сухие стебельки торчали из мёрзлой земли.
В поле было ещё холоднее, чем в лесу, и Дюймовочка совсем замёрзла, пока пробиралась между высохшими жёсткими стеблями. Наконец она добрела до норки полевой мыши. Вход в норку был заботливо прикрыт травинками и былинками.
Полевая мышь жила в тепле и довольстве: кухня и кладовая у неё были битком набиты хлебными зёрнами. Дюймовочка, как нищенка, остановилась у порога и попросила подать ей хоть кусочек ячменного зерна — вот уже два дня во рту у неё не было ни крошки.
— Ах ты, бедняжка! — сказала полевая мышь (она была, в сущности, добрая старуха). — Ну, иди сюда, погрейся да поешь со мною!
И Дюймовочка спустилась в норку, обогрелась и поела.
— Ты мне нравишься, — сказала ей мышь, поглядев на неё блестящими, как бисер, чёрными глазками. — Оставайся-ка у меня на зиму. Я буду кормить тебя, а ты прибирай хорошенько мой дом да рассказывай мне сказки — я до них большая охотница.
И Дюймовочка осталась. Она делала всё, что приказывала ей старая мышь, и жилось ей совсем неплохо в тёплой укромной норке.
