По дорогам - [3]

Я ничего не сказал. Я переваривал это известие. Автостопщик здесь, совсем близко. Живет с подругой. У него сын.

К нам подошел Жюльен.

Саша, как ты тут? Не скучаешь?

Он увидел рядом со мной Жанну. Вытащил пачку сигарет, спросил, показали ли мне террасу. Мы поднялись втроем по узкой крутой лестнице, миновали второй этаж, третий и вышли в темноту на самом верху. Мы стояли там и смотрели на крыши соседних домов, на крону платана совсем рядом, на звезды над нашими головами, на черную воду реки.

Вам, наверно, хорошо здесь, сказал я Жюльену, помолчав.

Он легонько кивнул.

Тебе тоже понравится в Н., вот увидишь.

Ну, за тебя, Саша, сказала Жанна, поднимая свой бокал. С приездом!

Мы все чокнулись.

Я взглянул на луну над крышами. Вслушался в шум праздника на первом этаже.

Я думал об автостопщике. О басне, которую вспомнил однажды, незадолго до того, как попросил его уйти из моей жизни: медный котел не желал зла глиняному горшку, более того, искренне желал ему добра, однако случайным движением разбил его вдребезги. От горшка, водившего слишком тесную дружбу с котлом, остались одни черепки.

Перед лицом судьбы есть два варианта поведения – бороться с ней до изнеможения или уступить. Принять ее сознательно, торжественно, словно бросаясь со скалы. На радость и на горе.

Да будет так, говорят нам почти все религии, и в этом согласии есть какая-то завораживающая сила.

Amen.

Аминь.

Потому что так нужно.

Потому что так все равно должно быть.

3

Я позвонил ему на следующий же день утром. В телефоне повисла тишина.

Саша.

Я сказал ему, что я здесь. Что поселился в Н.

Он выдержал паузу.

Ты тут. Невероятно.

Мы оба молчали, ждали. Мы не виделись, не давали о себе знать больше пятнадцати лет.

Приходи, просто сказал он.

Что ты говоришь?

Приходи прямо сейчас. Приходи к нам. Зачем откладывать.

Голос у него не изменился. Несмотря на удивление, он был спокоен.

Приходи, Мари и Агустин дома, сегодня воскресенье, ты всех увидишь.

Я положил телефон на табурет. Посмотрел на зеленые стены. Подумал, что надо купить стулья. Что тех двух, которые есть, может не хватить, какой бы уединенной ни была моя новая жизнь.

Я посмотрел, как утренний свет вливается в окно, падает на паркет, ложится на него большим золотистым пятном. Увидел пыль, которую вчера не заметил, торопясь сесть за работу. Наклонился и провел пальцем по плинтусу. Кончик пальца стал черным. Я отыскал пылесос в чуланчике под лестницей. Пошел купил жавелевой воды, средство для мытья стекол, сменные мешки для пылесоса, губки, швабру. Поработал пылесосом. Тер. Драил. Скреб. В квартире запахло чистотой.

Бросил взгляд на компьютер, включенный со вчерашнего дня.

Подумал, что поработаю позже.

Через окно, ставшее чистым, я разглядел квартиру напротив: за распахнутыми окнами маленький письменный стол в углу, белые стены, полки, заставленные книгами.

Подумал, что, наверно, в этой комнате хорошо работается. Что соседи напротив, видимо, симпатичные люди, раз так любят книги.

Сварил себе кофе. Запах кофеварки смешался с запахом жавелевой воды. Я задумался, не последует ли химическая реакция, способен ли запах хлорки испортить вкус кофе. Я налил кофе в большую чашку, поднес ее ко рту. Нашел вкус странноватым. Сделал второй глоток, потом третий. Хлорка уже не чувствовалась.

Я распаковал сумки, вытащил одежду. Две пары джинсов, три футболки, рубашка, несколько пар трусов и носков, больше ничего. Положил на единственную секцию стеллажа в квартире, на самом виду. Всё под рукой. Я обычно так поступаю с вещами, когда живу не дома – у друзей или в гостинице. Я порадовался, что мой гардероб состоит теперь лишь из самого нужного. Увидел в этом знак, что я на верной дороге. На пути к той жизни, к которой стремился. Собранной. Воздержанной. Напряженной.

Я снова полез в сумки, достал штук двадцать книг, которые взял с собой. “Корректура” Томаса Бернхарда, “Краткая история портативной литературы” Вила-Матаса. “Георгики” Клода Симона, самая насыщенная, как я всегда думал, из когда-либо написанных книг, самая полнокровно живая, переполненная до отказа неподвижными зимними поездами, вспышками снарядов, колышущимися хлебными полями и часами ночных ожиданий на лошадях, костенеющих от холода. El coronel no tiene quien le escriba[1] Гарсиа Маркеса, где старик, впавший в нищету, ждет, бесконечно ждет свою ветеранскую пенсию, но ее все нет, и он предпочитает сдохнуть с голоду, нежели расстаться со своей последней гордостью – бойцовым петухом. Эссе “В защиту Малерба” Франсиса Понжа, которое мне достаточно пробежать глазами в дни уныния, чтобы снова почувствовать себя на коне. “Мы поехали к морю (13 километров от Кана): почувствовали его сильный и горький настрой, увидели, как растения дюн яростно сопротивляются ветру, цепляясь всего лишь за песок. Мы сами одновременно и море, и дюны и способны вести себя так же. На волне нашего гнева 1 и 2 октября мы найдем нужный тон, чтобы взять слово и оставить его за собой. Мы, затерянные в толпе. Мы, пассажиры третьего класса. Мы, не знающие, как нам жить, и не имеющие вкуса к богеме”.

Я поставил все книги одну за другой на полку, на уровне глаз, на видном месте. Чтобы каждый раз, проходя мимо, получать от них мощный толчок, укол, окрик, призыв к взыскательности и труду.