По дикому Курдистану - [2]

– Да, меня никто не должен узнать, а то меня выдадут. Что нового ты узнал?

Я сообщил ему все. Когда я закончил, он указал на лежащее перед ним оружие.

– Мы подготовим им достойную встречу!

– Тебе не понадобится твое оружие.

– Разве я не должен защищать себя самого и моих друзей?

– Они достаточно сильны. Или ты хочешь попасть в лапы туркам, от которых ты еле ушел, или, может, ты желаешь получить пулю или нож в сердце, чтобы твой сын и дальше томился в плену в Амадии?

– Эмир, ты говоришь, безусловно, как умный, но не как храбрый человек.

– Шейх, ты знаешь, что я не боюсь никакого врага, и это не страх говорит во мне. Али-бей потребовал, чтобы мы держались подальше от сражения. Он, кстати, убежден, что до боя дело совсем не дойдет. Я думаю так же.

– Ты считаешь, турки сдадутся без сопротивления?

– Если они этого не сделают, их просто перестреляют.

– Турецкие офицеры ни на что не годятся, это правда, но солдаты смелы. Они будут штурмовать холмы…

– Пятнадцать сотен против каких-то шести тысяч?

– А удастся ли их окружить?

– Удастся.

– Тогда, значит, мы вместе с женщинами должны идти в долину Идиз?

– Ты – да.

– А ты?

– Я останусь здесь.

– Аллах керим! Зачем? Это равнозначно смерти!

– Я не верю в это. Я под защитой падишаха, у меня есть рекомендации мутасаррыфа, и еще у меня есть болюк-эмини; уже одного присутствия его достаточно для моей надежной защиты.

– А что ты хочешь здесь делать?

– Не хочу, чтобы случилась беда.

– Знает ли об этом Али-бей?

– Нет.

– А Мир Шейх-хан?

– Тоже нет. Они узнают об этом в свое время. Мне понадобилось немало усилий, чтобы убедить шейха одобрить мой замысел. Наконец-то мне удалось это сделать.

– Аллах-иль-Аллах! Дороги человека запечатлены в Коране, – сказал он.

– Я не хочу уговаривать тебя отказаться от своего замысла. Я просто останусь с тобой!

– Ты? Так дело не пойдет!

– Отчего же?

– Я тебе уже растолковал, что я не подвергаюсь опасности. Тебя же, если узнают, ожидает другая участь.

– Конец человека запечатлен в Коране. Если я должен умереть, то я умру, и все равно, произойдет это здесь или там, в Амадии.

– Ты нарочно ввергаешь себя в беду, но забываешь, правда, что ты и меня вместе с собой вмешиваешь в это дело.

Мне казалось, что это был единственный способ справиться с его упорством.

– Тебя? Как это так? – спросил он.

– Если я здесь останусь один, меня защитят мои фирманы, а если они застанут рядом со мною тебя, врага мутасаррыфа, убежавшего пленника, я лишусь этой защиты. И тогда мы пропали, и ты и я.

Он смотрел в раздумье вниз. Я видел, что в нем все противилось уходу в долину Идиз, но дал ему время принять решение. Наконец он неуверенно, вполголоса сказал:

– Эмир, ты считаешь меня трусом?

– Нет, конечно. Я хорошо знаю, что ты смел и бесстрашен.

– Что подумает Али-бей?

– Он думает так же, как и я; так же считает и Мир Шейх-хан.

– А другие езиды?

– Твоя слава им хорошо известна, они знают, ты не убегаешь от врага. Уж на это ты можешь положиться!

– А если кто-то будет сомневаться в моем мужестве, ты оградишь меня от этого? Ты скажешь при всех, что я ушел вместе с женщинами в долину Идиз по твоему приказу.

– Я буду это говорить везде и всем!

– Что ж, ладно, я сделаю так, как ты мне предлагаешь.

Покорившись своей судьбе, он отодвинул от себя ружье и обратил свое лицо к долине, уже начавшей покрываться вечерней тенью.

Тут как раз возвратились мужчины, ходившие в Идиз. Они шли разрозненной цепочкой и, добравшись до долины, разошлись на наших глазах в разные стороны.

Со стороны святой гробницы донесся оружейный залп, одновременно с этим к нам взобрался Али-бей и сказал:

– Начинается великое таинство у гробницы. При этом еще никогда не присутствовал чужой, но Мир Шейх-хан дал мне разрешение от лица всех священников пригласить вас быть вместе с нами.

…Из глубины гробницы раздался крик, и кавалли подняли свои инструменты. Флейты заиграли медленную жалобную мелодию, а такт задавали легкие удары по тамбурину.

При завершении пьесы Мир Шейх-хан вышел из здания наружу, сопровождаемый двумя шейхами. Один из них нес деревянный пульт, похожий на пюпитр, его поставили в центре двора. Другой нес маленький сосуд с водой и еще один, открытый и круглый, где находилась какая-то горящая жидкость. Оба сосуда установили на пульт, и к нему подошел Мир Шейх-хан.

Он сделал знак рукой, и музыка заиграла снова. После вступления мелодию подхватили священники, запев гимн в один голос. К сожалению, я не мог записать его содержания – на это обратили бы внимание окружающие, так что дословный текст не сохранился в моей памяти. Гимн пели по-арабски, и призывал он к чистоте, вере и бдительности.

После этого Мир Шейх-хан выступил с короткой речью перед священниками.

Я пошел искать Халефа, которого хотел взять в качестве сопровождающего. Он сидел на платформе дома рядом с болюком-эмини. Они беседовали возбужденно и оба быстро, прыжком, поднялись на ноги и подошли ко мне.

– Ты пойдешь со мной, Халеф, туда, вверх, на холм, там можно увидеть, как освещается вся долина!

– О эмир, позволь мне идти с тобой! – попросил Ифра.

– Не имею ничего против. Вперед!

Там, внизу, в долине, огонь горел на огне. Тысячи светящихся точек пересекались, скакали и скользили, танцевали, перемешиваясь стремительным потоком; маленькие, совсем крохотные глубоко внизу, и чем ближе к нам, тем крупнее. Святилище прямо-таки сверкало в потоках света, обе башни стремились вверх, в сумрак ночи, как пылающие обелиски. К этому добавлялись и летящие к нам наверх смутные смешавшиеся человеческие голоса, которые часто перекрывались громкими и близкими криками ликования. Я мог бы часами наблюдать и слушать эту какофонию и испытывать при этом небывалое наслаждение.