Плюсквамфутурум - [70]

— А почему да? Объясните мне, почему я вот так, за здорово живёшь, должен потерять почти миллион человек? С кого я буду собирать налоги? Это сплошной убыток! Получится слишком опасный прецедент! И, кстати, далеко не факт, что они захотят покинуть Россию!

— Тогда разрешите остаться тем, кто этого захочет, — сказал я, пока президент переводил дыхание.

— Вы — сепаратист! — гневно сказал президент, ударив кулаком по столу. Его слова прозвучали так, словно в данных условиях это было чем-то плохим.

— Нет, это вы в большой России совсем сорвались с ручки, — сердито возразил я, стараясь, хоть мы и перешли на аргументы ad hominem, всё же не повышать тона. — Кстати, это ведь не я хочу обменять область на трибунал!

Президент глубоко вздохнул, потирая ушибленную руку.

— О людях речь не идёт. Это исключено. Если я разрешу что-то подобное, то к вам в Калининград переедет четверть России, — сказал он, не пытаясь скрыть свое недовольство. — Кто будет работать на полях, если я начну отпускать население налево и направо? Я уже не говорю о том, что к вам гарантированно переберётся вся элита России и я останусь в одиночестве. Это будет хуже, чем в тридцать втором, когда сразу семь министров и пять генералов с семьями решили угнать самолёт. Их даже не остановил указ о конфискации имущества беглецов. Я вывез всех с Курил и из Забайкалья, и поступлю так же здесь. От меня никто не убежит. Живым. Так что я официально отвечаю вам отказом. Это не обсуждается. И поэтому…

Президент поднял трубку телефона и набрал номер.

— Привет, — сказал он голосом, еще не остывшим после нашей дискуссии. — Да, сейчас обсуждаем. Мне сейчас не до этого! Хорошо, где у тебя, говоришь, сбережения? Сюисс насьональ? Багама бэнкс? Ты не говорил, что у тебя и там есть! Неважно. Помнишь, я спрашивал? Переселение миллиона человек на Северо-Запад. Так, по деньгам понятно, я выделю. Сорок процентов вернёшь мне на счёт. Старый фонд и бараки? Заброшенные дома как вариант вполне подойдут, их там полно. Области стоят пустые. Просто покрась дома, и хватит с них. Вагоны для перевозки людей тебе выделят. К тебе сейчас приедет мой гонец. Прими его как можно скорее и подпиши все документы! Все.

Положив трубку, президент обратился ко мне:

— Все жители Калининградской области в ближайшие сроки будут обеспечены на новом месте жильём первого класса, высокооплачиваемой работой и развитой общественной инфраструктурой. Видите мою заботу? Неужели вы думаете, что в Европе кто-то будет заботиться о людях, как забочусь я?

Президент достал из ящика стола простое серебряное кольцо и протянул мне. По ободу шла тонкая гравировка.

— «К вящей славе родины»? — прочитал я буквы-паутинки.

— Вы совершенно правы. Это особое кольцо, отличительный знак. Такие кольца имеют право носить только мои друзья. Если вы выполните для меня три моих просьбы, оно станет вашим.

Я посмотрел на президента с невысказанным вопросом.

— Это кольцо, — президент подчеркнул последнее слово, — поднимает своего носителя над всем, что есть в России. Он становится выше законов и правил. Он получает возможности, о которых миллиарды людей во всём мире не могут даже мечтать, потому что это вне их представлений. Кольцо позволяет владельцу действовать от моего имени, а это бесценно. Человек с кольцом становится непогрешимым. Все его действия считаются произведенными для блага родины. Вы получите право на особый уровень медицинской помощи, что откроет вам путь к бессмертию. Однако, — тут он предостерегающе поднял палец, — кольценосец должен быть безоговорочно предан мне. Верните, пожалуйста, кольцо.

Я протянул президенту маленькое ювелирное изделие, удерживая его кончиками пальцев. Он медленно взял его, точно опасался, что я раскалил его своей ладонью докрасна. Благодаря этому я успел заметить, что на среднем пальце президента надето похожее серебряное кольцо, отличаюшееся только гравировкой. «Родина — это я» — гласила надпись на кольце президента. Какая тонкая игра слов.

Не скажу, чтобы образ Родины-отца был для меня чем-то удивительным, но я ожидал чего-то более возвышенного и монументального, чем родина, сидящая в полутора метрах от меня и пьющая кофе. Как и предсказывал вчера Харон, мне посулили золотые горы. Я хорошо помнил его слова и, после всего, не питал иллюзий по поводу будущего. Переиграть президента я не мог при всём своём желании, но я ещё обладал возможностью выйти из этого процесса Предстояло действовать тонко и аккуратно: президент мог обидеться на то, что я отказываюсь играть с ним в его дурные шулерские игры.

— Родина предлагает вам больше, чем кто бы то ни было, — сказал президент, убирая кольцо. — Главное сейчас — распустить трибунал. Дальше действовать будем мы. Вы согласны поехать?

Похоже, выбора у меня не было. Не имея возможности помочь ни России, ни Калининграду, я ещё мог спасти отсюда себя самого, подобно тому, как лётчик катапультируется из горящего самолёта, сваливающегося в штопор. Было очень обидно, что мне не под силу сделать ничего, кроме собственного побега. Не я был первым беглецом из России, и, мелькнула у меня надежда, не я буду и последним. Смирись, сказал я себе; тысячи людей пытались сделать жизнь в России лучше, и у тысяч людей это не получалось. Родные края покидали князь Курбский и князь Юсупов; отчего бы мне не вписать своё имя в этот список?