Плюс один - [11]

Кусок номер 14. Показываю на торт:

– Умираю с голоду. Я на лимонной диете.

Входит орава мамаш с колясками. Вокруг колясок поднимается шум, сдвигают столы и стулья. Мне осталось всего 2 кусочка.

Встаю. Торт съеден. Шоколад выпит лишь наполовину, но можно и так оставить. Шоколад – не главное.

– Что ж, спасибо за стул. – Оставляю на столе 9 долларов 40 центов – с точностью до цента. – Может, еще увидимся.

Он встает. Я делаю 2 шага, и тут он говорит:

– Когда?

Поворачиваю голову. Он стоит рядом. Вижу его шею. Тень под подбородком. Едва заметную морщинку у самого уха. Но не возвращаюсь.

– Что?

– Когда увидимся? Я же не знаю, когда вам в следующий раз понадобится банан или стул. Поэтому и не могу предвидеть, когда увижу вас снова.

Я невольно улыбаюсь. Мне совсем не хочется его поощрять, но я чувствую его дыхание – оно теплое, с легким мускусным запахом и побывало внутри его тела. На секунду теряю дар речи.

– Послушайте, Грейс, я понимаю, что вы меня не знаете. И я вас не знаю. Но в центре есть один отличный итальянский ресторанчик. Мы могли бы поужинать. Завтра.

Бросаю на него самый строгий взгляд, на какой только способна. Это его не останавливает.

– Необязательно ужинать. Можем просто выпить по коктейлю. Или съесть по десерту. Или я съем десерт. – Он склоняет голову и смотрит мне в глаза: – А вы какой-нибудь фрукт.

Кажется, я оказалась в параллельной вселенной. Со мной ничего подобного никогда не происходило.

– Вы меня на свидание приглашаете?

– Иногда я сам себе удивляюсь. Послушайте, я не так уж часто приглашаю женщин, с которыми только что познакомился, но да, это свидание.

– Не может быть. Обычно люди находят меня несколько… резковатой.

– Полагаю, всё дело в лимонной диете.

Опомнившись, сразу стираю улыбку:

– С чего вы взяли, что завтра вечером я свободна, ведь вы даже заранее не предупредили?

– Тогда в воскресенье?

– Не могу. Телеконференция.

– В понедельник вечером?

– Дочитываю «Улисса».

– Во вторник?

– Мою голову.

– Грейс Ванденбург, мне нравится преодолевать сложности, но это уже слишком.

Вздыхаю. Лучше покончить с этим здесь и сейчас.

– Я режу еду на маленькие кусочки.

– Я заметил.

– Это означает, что ужин в моей компании – не лучшее времяпрепровождение.

– Давайте посмотрим на это так. Я вижу, что в голове у вас много всего происходит. Чего не скажешь о большинстве моих знакомых. Вот… – Он делает несколько шагов к стойке, где рядом с аппаратом для считывания кредиток лежит ручка. – Вот мой номер телефона. В пятницу вечером. Соглашайтесь. Если передумаете, всегда можно позвонить.

Он протягивает мне салфетку. Теперь его номер в моей руке. Опускаю глаза и вижу 2, поспешно сворачиваю салфетку и отвожу взгляд. Его красивые каре-зеленые глаза улыбаются мне.

Я редко себе удивляюсь. Я хорошо себя знаю. У меня есть правила, и я от них не отступаю. Кто знает, что может случиться, начни я принимать случайные решения, нарушая установленный во Вселенной порядок?

– Хорошо, – отвечаю я.

По пути домой я не только считаю, но и заполняю свою голову другими мыслями так, что в ней совсем не остается места, ни капельки. Не думаю, что Никола когда-либо был на свидании. Говорят, он был влюблен в Энн Морган, дочку промышленника Дж. Пирпонта, хоть та и выросла жирной и уродливой воинственной феминисткой. Никола был не из тех, кто женится ради денег, однако учитывая, как сложилась его судьба, в последующем это избавило бы его от немалой головной боли.

Сколько красивых и талантливых женщин сходили по нему с ума! Сара Бернар. Нелли Мельба. И их можно понять. Высокий, шесть футов шесть дюймов – 198 сантиметров, с большими ладонями. Пронзительно-голубые глаза, выразительное, красивое лицо. При взгляде на него, простите за каламбур, словно пронзало электрическим разрядом. Ходили слухи о его нетрадиционной ориентации, но я им не верю. Ни капли. Просто у него были… как бы это выразиться… тараканы.

Он не выносил украшений, к примеру. Особенно жемчуг. Тот вызывал у него такое отвращение, что Никола не мог находиться в одной комнате с дамами, носящими эту драгоценность. Неофрейдисты считают это доказательством его неприязни к женщинам, так как жемчуг, по их мнению, символизирует женскую грудь. Не верю. Порой жемчуг – это всего лишь жемчуг. Никола не ненавидел женщин. Он верил, что обществу грозит крах, как только женщины получат возможность иметь образование. Он был не из тех мужчин, кто считает, что нам не хватит мозгов. Он часто говорил о гениальных способностях своей матери Джуки, которая в одиночку управляла фермой, домом и прославилась на всю округу тем, что изобрела улучшенную прялку. От нее он унаследовал фотографическую память. Никола чувствовал, что она напрасно растрачивает себя – деревенская женщина, мать пятерых детей, которая никогда не ходила в школу, но знала наизусть целые тома стихотворений сербских поэтов.

Никола знал, что, когда мы станем образованными, подобно мужчинам, и начнем работать, семья и дети перестанут нас интересовать. Совсем как его. Поэтому его генов совсем не осталось – детей у него не было. Как не останется ничего и от меня, когда я умру.

Воздух тяжелый и жаркий. Пытаюсь представить, сколько людей ходило по этой улице за всё время ее существования. Это число не дано узнать никому, потому что этот путь существовал и в прошлом веке, и в позапрошлом. И десять тысяч лет назад. Слишком много людей. Их нельзя сосчитать.