Пляска на плахе. Плата за верность - [36]

— Ладно, — Артанна оторвала взгляд от чертежа и откинулась на спинку стула. — Если мы закончили с планированием, предлагаю перейти к вопросу оплаты. Лорд Грегор умудрился наобещать мне с три короба, а я люблю видеть материальные подтверждения уговоров.

— У нас с его светлостью свои договоренности. Однако с вагранийской стороны вы получите в награду сумму, эквивалентную тысяче имперских аурэ в валюте, которую выберете. Кроме того, — советник вытащил из-за пазухи свиток, — Имя Дома Толл будет реабилитировано. Указ готов. Осталось лишь добавить недостающие подписи, что будет весьма просто после завтрашних событий.

Глаза Сотницы недобро сверкнули.

— Выходит, семейство Ройтш через некоторое время освободит мой квартал?

— Глава этого Дома останется жить. Полагаю, в благодарность он не будет упираться. К тому же ему будет из чего выбирать новое жилье.

— Отлично, — хлопнула в ладоши Артанна — никак не могла отделаться от этой гацонской привычки. — Я хочу видеть деньги.

Заливар тяжело вздохнул.

— Тебя заботят только деньги? Милостивый Хранитель, все наемники одинаковы. Даже если их глава — аристократка.

— Особенно, если их глава — аристократка, — улыбнулась Сотница. — У нас запросы выше.

— Я заметил. Впрочем, обиженной ты не останешься, — ваграниец кивнул на сундук, сиротливо притаившийся в углу. — Там ваше жалование, но оно останется здесь до завтрашней ночи. Сначала дело.

Артанна подошла к ларцу и с усилием откинула тяжелую крышку.

— Ну хоть кто-то не наврал, — удовлетворенно сказала она и присвистнула, глядя на груду золотых монет. — Впечатляет. Имперские, что особенно приятно.

— Знал, что тебе понравится, — ответил Заливар. — Раз мы обо всем договорились, я прощаюсь с вами до завтра.

Наемники поднялись из-за стола и направились к выходу. Артанна аккуратно закрыла крышку сундука и присоединилась к бойцам.

— Еще кое-что, — обернувшись, обратилась она к Заливару.

— Ну?

— Я все еще не услышала, как ты отдаешь приказ накормить моих людей.

Эллисдор.

Святилище взволнованно гудело. Брат Фастред аккуратно, но настойчиво продирался сквозь расшумевшуюся толпу, стараясь подобраться ближе к алтарю. Люди всех возрастов и профессий — наставники, знать, воины, торговцы, горожане и сервы — громко перешептывались, предвкушая яркую проповедь.

Фастред чуть не опоздал к началу службы, хотя едва не загнал коня. Настоятель обители Гнатия Смиренного близ деревни Гайльбро сообщил новости слишком поздно — пришлось ехать, бросив все дела. Даже молитву, что читают путники перед дорогой, монах торопливо возносил, уже пустившись в галоп, а традиционное благословение и он вовсе получил, скрывшись за холмами. Ехал, практически не останавливаясь — только менял лошадей на постоялых дворах, благо божьим людям не отказывали. Мало кто желал прогневать слуг Хранителя.

В столицу Хайлигланда Фастреда привела отнюдь не прихоть — больших городов он не выносил, предпочитая коротать век в относительной тишине деревенской глуши. Даже Ульцфельд, что был вдвое меньше Эллисдора, лишал монаха покоя, давил толстыми стенами, шумом тысяч голосов, грязными улицами и множеством грехов, отпустить которые иной раз не решился бы и сам Великий наставник.

Увы, брат Фастред прибыл сюда с крайне важной миссией — проверить правдивость слухов, дошедших до настоятеля его монастыря. Церковники поговаривали, что после отлучения от церкви герцог Грегор не успокоился, а, наоборот, задумал развернуть бурную деятельность на территории своих владений. Иные гости монастыря нашептывали, что Грегор Волдхард решил оспорить главенство Великого наставника, вывести герцогство из-под протектората империи и Эклузума, разрешить прихожанам молиться дома, а то и вовсе переписать Священную книгу на новый лад. Причины называли разные, но чаще всего упоминали, что лорд Грегор, якобы, возмутился неправедным поведением некоторых монахов и решил устроить Священный поход на собственные владения.

Узнав обо всем этом, настоятель Хелирий запаниковал и пожелал знать больше. Но, по обыкновению, струсил, не рискуя показываться на глаза герцогу, а в Эллисдор решил отправить менее приметного служителя.

Хелирий Фастреда одновременно и недолюбливал, и уважал. Как он неоднократно выражался, за недостаточную гибкость взглядов — принципов и обетов у монаха было больше, чем яблок в урожайный год. Однако честность и прямолинейность Фастреда сейчас могли принести пользу обители, ибо солгать и преувеличить мог кто угодно, но не он. И, ко всему почему, Фастред был братом-протектором, чьим оружием служила не столько молитва, сколько хорошо заточенный меч.

Монах плотнее запахнул обляпанный грязью дорожный плащ, скрыв оружие от любопытных взглядов. Из всех знаков отличия он оставил лишь брошь в виде серебряного диска — нечто подобное здесь было у каждого. Взлохмаченные и мокрые от пота волосы он пригладил пятерней, а обветренное лицо, пересеченное старыми рубцами на подбородке и лбу — напоминанием о былых сражениях на севере, еще раньше умыл в колодце на площади.

У алтаря воцарилась такая давка, что Фастред не рискнул подходить ближе. Он выбрал место в длинной боковой нише возле статуи своего патрона Гнатия Смиренного и встал на одну из ступенек постамента, надеясь таким образом улучшить обзор.