Пляска на плахе. Цена клятвы - [23]

— Сейчас вы свободны, Одетт. Поскольку императрица удалилась от мирской жизни, и двор распущен, послезавтра утром вы отправитесь к мужу в Ньор. У вас будет возможность попрощаться с покойным владыкой во время завтрашней церемонии, а после вас под охраной отвезут домой. Для вашей же безопасности, разумеется.

— Очень любезно с вашей стороны, — даже если Одетт не пришлось по нраву это решение, она ни единым жестом не выдала своего недовольства. — Благодарю. Приезжайте как-нибудь навестить наш живописный край.

— Непременно, — солгал Демос и знаком приказал Ихразу позвать стражу.

«А пока что мы будем за тобой следить. Вдруг Изара попытается связаться со старой подругой?»

Когда бывшую фрейлину вывели из камеры, казначей, кряхтя, поднялся с табурета и проковылял несколько шагов, разминая больную ногу. Старая рана ныла на погоду до того часто, что он научился предсказывать изменения в температуре.

«Завтра, вероятно, потеплеет».

Палач, коротко поклонившись, вышел. Оставшись в обществе лишь двоих телохранителей-эннийцев, Демос нашарил в кармане маленькую шкатулку.

«Вот оно, спасение на кончике пальца».

С тех пор, как он перебрался в Миссолен, у него появилась привычка засиживаться допоздна, а порой и не спать вовсе. Это сопровождалось резким ухудшением здоровья, набиравшим обороты с каждым проведенным в столице годом, а ведь он прожил здесь уже пять лет. Тогда же, еще в самом начале, ожоги заживали медленно. Спасали только снадобья эннийских лекарей, которые леди Эльтиния заставляла его принимать.

Но лучше всего помогала паштара, к которой Демос, как он понял много позже, серьезно пристрастился. Успокоительные отвары и прочие настойки не шли ни в какое сравнение с серым порошком, поставляемым контрабандистами в столицу прямо с захваченных Эннией Тирланазских островов. Церковь запрещала его, но Демосу было плевать на догматы. Молитвы, в отличие от паштары, не помогали унять боль.

«Говорят, чрезмерное увлечение этим порошком может со временем привести к слабости ума, слепоте и потере обоняния, а порой даже спровоцировать удар и другие кровоизлияния. Но разве это когда-либо меня останавливало?»

Паштара помогала ему, но в то же время и убивала. Он и сам не заметил, как ежедневный ритуал с засовыванием щепотки порошка в ноздри вошел в привычку. Демос долго не понимал, насколько сильно изменился под действием наркотика, окруженный враждебно настроенным двором, сутью существования которого являлись лишь интриги и попытки урвать кусок влияния над разрозненными землями застойной империи.

Демос осознал, в кого превратился, только когда сам стал полноценным участником этой немыслимой по своей жестокости столичной игры. Когда понял, что вместо одной из множества фигур, на которые делали ставки все эти вельможи, превратился в того, кто ставит на тех или иных людей ради удовлетворения собственных интересов. Некогда чужая игра стала для него родной. И если поначалу Демос лишь слегка увлекался тонкостями столичной политики, утоляя собственное любопытство, то одним холодным вечером, отдав приказ избавиться от графа Пирмо, он понял, что отрезал себе путь назад. Тщательно спланированное убийство стало шагом, окончательно убедившем Демоса в том, что он перешел черту.

Каждый раз возвращаясь в прошлое и вспоминая все свои деяния за пятилетний период службы при дворе, Демос так и не мог понять, в какой же именно момент превратился из безутешного вдовца во всеведущего и наводящего ужас на аристократов Горелого лорда.

Демос аккуратно извлек щепотку светло-серого порошка, положил на тыльную сторону ладони и задержал дыхание, а затем медленно приблизил ноздрю и резко вдохнул. В глазах защипало. Проморгавшись, он проделал то же самое второй ноздрей. Вскоре боль отступила.

«Но она вернется. Она всегда возвращается. Только она мне и верна».

Вольный город Гивой.

К чему они снова ввязались в этот бессмысленный спор? Помощник наместника до последнего гнул свою линию, Артанна нар Толл не уступала. В такие моменты она искренне недоумевала, зачем позволила их связи зайти так далеко.

Федериго Гвиро размашисто шагал по балкону и нервно теребил полы неизменной ярко-алой туники. На широких плечах гацонца сверкала толстая цепь — дурацкая мода, привезенная из империи. Обилие серебра и гранатов было призвано демонстрировать важность персоны. Впрочем, обязанности давили на плечи Гвиро в прямом смысле данного выражения: Артанна не раз замечала, что расставание с цепью по вечерам приносило ее любовнику видимое облегчение.

Сейчас помощник наместника слегка сутулился, и с каждым шагом его корпус подавался вперед. Была ли тому причиной эта связка серебряных звеньев, или же его просто одолевала усталость после тяжелого дня, Артанна не знала. В данный момент это значения не имело.

Наемница поудобнее устроилась на перилах балкона — рана от стрелы заживала, позволяя двигаться и сидеть, пусть и с некоторым дискомфортом. Вагранийка курила. Свежий эннийский табак оказался настолько хорош, что она с наслаждением закрыла глаза и на некоторое время перестала слушать эмоциональную тираду Гвиро.

— Дражайшая, перед кем, по-твоему, я сейчас распинаюсь? — укоризненно спросил гацонец, встав прямо перед Артанной.