Пляска на бойне - [92]

Мы сели в его «кадиллак» и молча поехали по Девятой авеню. Поставив машину перед гаражом Туми, мы поднялись по ступенькам и вошли в церковь Святого Бернарда. Оставалось еще несколько минут до начала, когда мы уселись в заднем ряду маленькой комнаты, где служили мессу мясников.

В этот день служил молодой священник с гладким розовым лицом — у него был такой вид, словно ему еще ни разу не приходилось бриться. Говорил он с сильным западно-ирландским акцентом и, вероятно, только недавно переехал сюда. Однако перед маленькой кучкой монахинь и мясников он держался довольно уверенно.

Подробностей службы я не помню — как будто был там и в то же время не был. Когда другие вставали, я вставал, когда они садились — садился, когда преклоняли колени — преклонял колени сам и делал все нужные движения. Но все это время я ощущал запах крови и пороха, перед глазами у меня стоял топор, который опускался, описывая зловещую дугу в воздухе, я видел, как брызнула кровь, и чувствовал, как у меня в руке подпрыгивает от выстрелов револьвер.

А потом случилось что-то странное.

Когда все выстроились в очередь за причастием, мы с Миком остались сидеть на месте. Но когда очередь начала двигаться и каждый один за другим произносил «Аминь» и получал облатку, что-то подняло меня на ноги и заставило встать в конец очереди. По ладоням у меня бегали мурашки, сердце билось как будто под самым горлом.

Очередь двигалась медленно. «Примите тело Христово», — снова и снова повторял священник.

«Аминь», — снова и снова отзывался каждый. Очередь двигалась, и вот я оказался перед священником, а Баллу — за мной.

— Примите тело Христово, — сказал священник.

— Аминь, — сказал я и положил облатку на язык.

24

На улице ярко светило солнце, воздух был свеж и прохладен. Я спустился до половины лестницы, когда Мик догнал меня и схватил за руку. На лице его была свирепая улыбка.

— Ну, теперь нам уж точно гореть в аду, — сказал он. — Это же надо — принять Причастие Господне, когда у тебя руки в крови! Если и есть способ вернее попасть в преисподнюю, то я такого не знаю. Я не исповедовался в грехах лет тридцать, фартук у меня весь мокрый от крови этого подонка, а я лезу в алтарь, словно чист перед Господом. — Он озадаченно вздохнул. — А ты? Ну хорошо, ты не католик, а вообще-то хоть крещеный?

— Не думаю.

— Господи милостивый, и этот поганый язычник лезет к алтарю, а я за ним, как барашек за Мэри! Что это тебе в голову взбрело?

— Не знаю.

— Прошлой ночью я сказал, что с тобой не соскучишься. Господи Боже, да я и половины тогда не знал. Пошли.

— Куда?

— Я хочу выпить. И вместе с тобой.

Мы пошли в бар рубщиков мяса на углу Тринадцатой и Вашингтон-авеню. Мы с ним уже не раз здесь бывали. Пол в баре был посыпан опилками, а в воздухе стоял густой дым от сигары, которую курил бармен. Мы взяли виски для Мика, крепкого черного кофе для меня и уселись за столик.

— Ну и зачем ты это сделал? — спросил он.

Я подумал и покачал головой.

— Не знаю. Я ничего такого не собирался делать. Просто что-то заставило меня подняться с колен и пойти к алтарю.

— Я не о том.

— А о чем?

— Зачем ты сегодня ездил с нами? Что понесло тебя в Маспет с пушкой за поясом?

— Ах, вот ты о чем.

— Ну?

Я подул на кофе, чтобы остудить его.

— Хороший вопрос, — сказал я.

— Только не говори мне, что из-за денег. Ты получил бы пятьдесят тысяч, если бы отдал ему пленку. Не знаю еще, какие получатся доли, но по пятьдесят тысяч там не будет. Зачем идти на двойной риск ради меньшей добычи?

— Дело тут не только в деньгах.

— Дело тут вообще не в деньгах, — сказал он. — Разве тебя когда-нибудь интересовали деньги? Да тебе всегда было на них наплевать. — Он отпил глоток. — Я открою тебе один секрет. Мне на них тоже наплевать. Они мне все время нужны позарез, но на самом деле мне на них наплевать.

— Знаю.

— Ты не хотел продавать им эту пленку, да?

— Не хотел, — сказал я. — Я хотел увидеть их мертвыми.

Он кивнул:

— Ты знаешь, о ком я вспомнил прошлой ночью? О том полицейском, про которого ты мне рассказывал, — о старом ирландце, к которому ты попал в напарники, когда стал патрульным.

— Мэхаффи.

— Вот-вот. Я вспомнил о Мэхаффи.

— Я понимаю почему.

— Я вспомнил, что он тебе тогда сказал. «Никогда не делай ничего сам, если можешь устроить так, чтобы кто-то сделал это за тебя». Так, кажется, он сказал?

— Примерно так.

— И я подумал, что в этом нет ничего плохого. Пусть убивают те, у которых весь фартук в крови, верно? Но потом ты сказал, что денег за наводку тебе мало, и я подумал, что неправильно тебя понял.

— Знаю. И это не давало тебе покоя.

— Не давало, потому что я считал, что ты не так уж любишь деньги. Это означало бы, что ты не тот человек, за какого я тебя принимал, и это не давало мне покоя. Но то, что ты сказал потом, меня успокоило. Ты сказал, что хочешь заработать полную долю, пойти на дело с пушкой.

— Да.

— Почему?

— Мне казалось, так будет проще. Ждали-то они меня и впустили бы только меня.

— Не поэтому.

— Нет, не поэтому. Наверное, я решил, что Мэхаффи не прав. Или что его совет не подходит к этому случаю. Я подумал, что будет неправильно предоставить всю грязную работу кому-то еще. Если я могу приговорить их к смерти, то по меньшей мере должен присутствовать, когда их будут вешать.