Плясать до смерти - [24]

— Сейчас сделают томограмму мозга вашей дочери! — успокоил меня майор, но мне от его слов стало страшно. — Надеюсь, ничего серьезного! Ну, будьте.

— Спасибо вам!

Не знаю, сколько ждали. Вышел врач в нежно-зеленом комбинезоне и такой же шапочке.

— Вы? — глянув на нас, почему-то удивился. Интересно, чего ждал? Останется тайной. — Вот, собственно, — показал снимок на глянцевом листе. Словно кругленькие срезы томатов, страшно только, что черные.

— Что это?

— Мозг вашей дочери.

— И… что?

— Ну вот: тут и тут.

— Что?!

— Вкрапления жидкости в клетках мозга.

Почему-то не сказал — «вашей дочери»!

— А… она там должна быть?

— По идее — нет.

— Так откуда же она?

Пожал плечом. Мол, не знаю. Признался перед бюстами великих!

— Возможно, родовая травма, — задумался он. — Хотя это навряд ли. Мозг герметичен, как вы, наверное, знаете.

Наверное, знаем…

— Или наследственное, — посмотрел на нас.

— Может, последствия удара копытом? Меня в детстве лошадь лягнула. — Я раскололся, раз уж на то пошло.

— Да вряд ли, — посмотрел на меня. — Приобретенные травмы, говорят, не наследуются.

Хотя мой безумный батя уверяет, что так. Именно «травмами» выводит новые сорта.

— Так откуда же?

— Если бы я знал, здесь бы стоял! — кивнул на строй бюстов.

— А дальше что?

— А ничего. Ждем. Пока себя не покажет.

— Но ведь уже показало?

— Да.

— Так что… госпитализация?

— Ну почему? — даже повеселел. — Забирайте вашу дочь. Может, проживет, про это и не вспомнит!

А может, и вспомнит. Но это уже не волнует их. И это в лучшей из Академий!

Настя лежала в маленькой комнатке на белом топчане. Увидев нас, села.

— Спокойно, Настя! Не так резко. — Врач как давний друг произнес, придержал ее плечо. — Ну, значит так. — Глянул на нас, приглашая к вниманию, и обратился к ней: — Пока — ничего страшного.

Надо ждать?!

— Так что делать с ее головой?! — не выдержав, воскликнула Нонна.

— Делать? — повторил врач. — «Делать с головой» вообще надо как можно меньше. Любое вмешательство в столь тонкую материю (Настя, улыбнувшись, ткнула пальцем в темечко) нежелательно. Слон в посудной лавке — это еще мягкий пример. Главное — избегать стрессов! — Он уже повернулся к Насте. — Больше отдыхать. Соблюдать режим. До свидания, Настя. Сосредоточься. Родители, вижу, не очень серьезные у тебя!

Как догадался?

Вышли.

— Ведь только что отдохнули, блин! — проговорила Настя. И мы не стали ее корить за нехорошее слово.

Мы продолжили наш прерванный путь… Жизнь, кажется, прервалась! Тянулась ровно, а теперь пойдут «узелки!» Трамвай, дребезжа, с натугой, влезал на Литейный мост. Я вспомнил, как солнечным утром Настиного дня рождения мы плыли с Кузей на катере под этим мостом. Двенадцать лет прошло, а жизнь уже не узнать!

Только вошли в квартиру — телефон, звонки уже явно нетерпеливые!

— Алло! Вы куда пропали? — На весь наш скромный метраж зычный голос Кузи. — Мы уже тут извелись!

«Мы» — это их сколько?

— Хочешь с Тимом поговорить? — спросил я у Насти.

Прикрыв глаза, покачала головой.

— Эй! — окликнул Кузя. — А мы тут… сидим.

Это чувствуется. Про царский свой подарок, надеюсь, не забыл?

— Ну, — всхлипнул вдруг, — на отпевание завтра придете?

— Обязательно, — сказал я.

За одним несчастьем надо про другое не забывать!

— На отпевание, конечно, придем, но на похороны в Елово, увы, не поедем! — вздохнул я.

Теперь надо осторожней жить.

Сквозь стену я слышал, что они шептались в ночи, потом Настя (или мать — голоса их стали почти неразличимы) прошептала их фразу — пароль, придуманный еще в раннем детстве:

— Настька, чучело, маму измучило!

И они захихикали.

— Эй ты! Самоварная башка! Просыпайся! — Так весело Нонна будила дочь.

Сели на кухне.

— Ду! — бодро воскликнула Нонна.

Это такой у них с Настей язык. «Ду» — это значит «доброе утро». «Дг» — значит «договорились».

— Ду! — бодро откликнулась Настя.

Зазвонил телефон.

— Это Тимка, наверно! — Настя весело схватила трубку. Выражение лица поменялось. Закатились глаза, и она опять повалилась!

Я поднимал ее на диван, Нонна схватила трубку.

— Дедулька умер! — всхлипывая, проговорила она.

Настю оставили лежать, а сами поехали. Похоронили удачно. Когда человек прожил, все закономерно. Другое дело — оставить там бабку. Ненормальность ее, прежде сдерживаемая дедом, бросалась в глаза. Поминальный стол, однако, сделала великолепный.

— Я поняла, Валерий, кто вы! — сказала кокетливо. — Вы шпион!

Взять ее к нам, конечно, заманчиво. Но с двумя «самоварными бошками» я не справлюсь!

Дома ждала нас мама. Приехала на похороны (долг прежде всего), однако чуть-чуть опоздала (домашние московские дела).

Настя с ней болтала на удивление весело. Про голову свою, естественно, не сказала.

— Настя у вас молодец! Как вымахала! — сказала мама весело, хотя «вымахала» Настя маловато. Подарила московский свитерок любимой маминой «энергичной расцветки».

Сели пить чай. Мама, по своей всегдашней традиции, заехала на Невский, купила в «Севере» фирменный торт. Одно из незыблемых ее убеждений, что в Питере торты значительно лучше московских — это преимущество она нашему городу оставляет. И ее не собьешь. И вовсе не исключено, что по ее воле питерские торты действительно сделались лучше московских.