Плоть, прах и ветер - [21]

- Давай будем заниматься с ней любовью по отдельности, предложил я.

- Как хочешь, - согласился он.

На седьмую ночь мы с Игором ублажали Лину по очереди. Каждый из нас демонстрировал равнодушие к тому, что делает другой, а в итоге появлялось раздражение к другому и апатия к себе. Внешне все было на том же уровне, но сама любовь снизошла до механического трения интимных частей тела. Хуже всего было то, что это отразилось на наших чувствах к Лине: мы к ней охладели, и она не могла не заметить этого.

- Вы что, поссорились из-за меня? - хмуро спросила Лина, когда мы по своему обычаю перебрались под конец встречи на диван.

- Нет, - сказал я.

- Мы не ссорились, - подтвердил Игор.

- Тогда что случилось?

Мы угрюмо молчали, не зная, как объяснить ей и самим себе, что с нами произошло. В комнате повисла гнетущая атмосфера всеобщего отчуждения.

- Какие же вы дураки! - не выдержала Лина. - Вы все испортили!

Она быстро оделась, по-кошачьи легко вспрыгнула на подоконник и исчезла в темноте.

- Я ненавижу вас! - крикнула она нам на прощание с улицы.

- О-хо-хо! - вздохнул Игор. - И что-то теперь будет?

- Ничего, - успокоил я его. - Днем помиримся.

Игор ничего не ответил. Лицо его было как всегда спокойно, но если раньше оно выражало невозмутимость оптимиста, теперь на нем было написано угрюмое равнодушие человека, уверенного в том, что ничего хорошего его ждет. Впервые его вид подействовал на меня угнетающе. Я выключил ночник и постарался поскорее заснуть в надежде на то, что утро разрешит ночные недоразумения.

Во время каникул мы с Игором не заводили будильник, но просыпались с неизменной точностью в восемь утра, как во время учебы. На этот раз я проснулся в половине десятого. Игор еще спал. Это было вдвойне необычно, потому что он как правило вставал раньше меня. На дворе было пасмурно, накрапывал мелкий дождь, и сквозь раскрытое окно в комнату вкрадчиво пробирался шорох промокших листьев, настойчивым шепотом внушая тревожные предчувствия. Я разбудил Игора - он широко открыл глаза и посмотрел на меня мягким теплым взглядом. Видно, ему приснилось что-то приятное... Но в следующую секунду по его лицу прошла тень какой-то мрачной мысли, словно он вспомнил, что его ожидало в этот день нечто тяжелое, и мимолетная радость пробуждения растворилась в унылой беспросветности сырого утра.

После завтрака мы отправились в женский блок, чтобы повидать Аллину. Дежурная на входе сказала нам, что она куда-то вышла. Искать ее на огромной территории Интерната было практически безнадежным делом, но мы все же целый день слонялись из конца в конец, высматривая ее в спортзале, столовой, кафетерии, магазине, библиотеке и многочисленных аудиториях. Пройдя полный круг, мы возвращались к дежурной, чтобы узнать, не появлялась ли Аллина, и начинали свой поиск по новой. Под вечер мы промокли до последней нитки, в ботинках хлюпала вода, сырость холодила тело, а в нас самих леденящим сердце страхом крепло предчувствие, что мы никогда больше не увидим Лину. Все это время мы сосредоточенно молчали, обмениваясь лишь короткими репликами о том, в какую сторону идти. Когда стемнело, нам стало ясно, что ходить и дальше под дождем бессмысленно, но ни я, ни Игор не хотели сказать об этом первым. После очередной встречи с дежурной Игор направился в сторону проходной. Я нехотя поплелся за ним. Нам оставалось только узнать на пропускном пункте, не выходила ли Аллина за территорию Интерната. Пропуск на выход без воспитателей или родителей выдавался лично Директором только в особых случаях, и нам с Игором было слишком хорошо понятно, что "особый случай" в положении Лины означал ее безвозвратный уход из Интерната, из нашей жизни и из мира.

В ответ на наш вопрос дежурный по проходной, мордатый дядька с пышными усами, смерял нас насмешливым взглядом. Он не обязан был давать справки, но и делать этого никто ему не запрещал.

- Зачем вам? - спросил он, с легким раздражением наблюдая, как с наших ботинок стекает на пол вода.

- Нам очень надо, - сказал Игор убежденно.

Дежурный протянул нам швабру:

- Подотрите за собой, тогда посмотрим.

Мы стерли с пола свои следы.

- С разрешения Директора добровольно выбыла, - обыденно сообщил нам дежурный, заглянув в монитор.

- "Выбыла"? - невольно повторил я глухое слово, полоснувшее тупым ножом по сердцу.

- Дождалась попутной машины и уехала в Распределитель, пояснил он, глядя на нас, как на малолетних идиотов.

Все было кончено. Лина уехала в контору, занимавшуюся распределением на фабрики смерти. Жизнь опустела. Во мне не было ни жалости, ни сострадания - только безнадежная пустота.

- Пошли, - потянул я за рукав застывшего на месте Игора.

Мы молча вернулись в свою комнату, сбросили с себя мокрую одежду и легли под одеяла, чтобы согреться. Вокруг была все таже пустота, холод и тягостное молчание. Тишина нарушалась лишь простудным хлюпанием дыханий... Игор как-то особенно сильно всхлипывал, и я с удивлением увидел, что он плачет. Это было неожиданно, ведь я никогда не замечал за ним сильных эмоций. Всем своим видом, спокойным и уравновешенным, зачастую доходящим до холодности, он говорил окружающим о том, что сентименты ему чужды.