Плоть и серебро - [91]

Звонок — сигнал подсоединения шлюза корабля. Пора. Марши скривился:

— Ладно, Джон, извините.

Он последний раз поглядел на Ангела, надеясь, что еще сможет ей сказать, как ему жаль, что он с ней так обращался. Она была такая маленькая, такая беспомощная. Во многом она была еще совсем ребенком. Неискушенная и ранимая. Доверчивая. Понимает ли она, как сильно рискует?

Да, наверное. Быть может, потому, что никогда не умела лгать себе так, как он.

— Док?

Марши перевел взгляд на угловую вставку, где было лицо Халена.

— Да?

В горле будто что-то застряло, и голос стал хриплым, как ржавые петли.

Джон поднял искалеченную руку, будто благословляя.

— Если кто-то может разобраться в этой каше, то это вы. Мы уповаем на тебя, брат наш, и не забудь об этом.

Марши подумал, откуда бы это Хален черпал уверенность в себе? Он бы тоже не отказался от дозы.

— Надеюсь, что вы не ошибаетесь, — вздохнул он устало. — А только вам не приходила мысль, что ничего бы этого не было, останься я с вами?

«Если бы я не рвался так в свою прежнюю спокойную жизнь. Если бы я не убедил себя, что выполнил для вас все, что должен был. Если, если, если…»

— Может быть, — невозмутимо ответил Джон и улыбнулся улыбкой человека, в котором вера жива и нерушима. — Пути Господни неисповедимы, друг мой. А вы не задумывались, что вам, быть может, надо было уйти, чтобы узнать то, что необходимо знать и попасть туда, где вам необходимо быть, чтобы прекратить все это?

Марши оставалось только надеяться, что он прав. И что если на самом деле есть какой-то бог, то он на их стороне.

Лечащего врача пациента, к которому прибыл Марши, звали доктор Рафаэль Моро. Чуть за сорок. Уроженец Земли. Образование получил на Марсе. Прекрасная репутация.

Марши постучал в дверь кабинета Моро, надеясь, что ему не придется за этим человеком гоняться по всей станции или ждать его возвращения перед визитом к пациенту. Позолоченные буквы на двери извещали, что Моро — директор всей медицинской службы на станции Боза. Это не слишком вселяло оптимизм. Слишком многие администраторы верили, что задержки и неудобства, которые они создают другим, есть мера их собственной власти и важности. А уж бергманского хирурга поставить на место — это просто необходимо.

Дверь почти сразу открылась. От одних только размеров человека, загородившего проход, Марши заморгал глазами и отступил на полшага.

Моро был огромен и сложен как медведь. Круглые плечи, сутулый, но заметно выше двух метров. Медный тон кожи — присутствие полинезийской крови — оттенялся белым воротником измятой рубашки. Жесткие черные волосы стояли торчком вокруг головы, в клокастой черной бороде резко выделялась белая прядь.

Он молча смотрел на Марши, карие глаза увеличены за архаичными линзами, и недовольное выражение на лунообразном лице ясно давало понять, что он не одобряет того, что видит. Игнорируя приветствие Марши и его протянутую руку, Моро резко повернулся и отошел внутрь, предоставляя Марши следовать за собой. Полуметровая тугая косичка, свисающая на каменную спину Моро, покачивалась на каждом шагу.

— Сядьте, — произнес он, показав на ходу рукой на стул напротив своего стола.

Марши не был в восторге, что им командуют, как санитаром, вызванным на ковер к директору для втыка, но сделал, как было сказано. Моро вперевалку обошел край стола и погрузил свою тушу в кожаное кресло с высокой спинкой и обратил к Марши недовольное лицо.

При всем своем нетерпении, растущем, как кучка песка в часах с каждой уходящей драгоценной секундой, Марши не решился его проявить. Он должен был вести себя так, будто это обыкновенная рядовая работа.

Чтобы сохранить спокойствие, он сложил свои серебряные руки на коленях. Протезы были оставлены на виду намеренно. От их вида врачам — особенно хирургам — становилось неуютно. Протянуть руку для пожатия — как правило, означало доставку к пациенту без задержки.

— Не могу сказать, что особенно рад вашему участию в этом случае, доктор Марши, — зарокотал наконец Моро раздраженным тоном, иронически подчеркнув голосом слово «доктор». Ничего нового в этом не было. Язвительность, враждебность и даже явная презрительная брезгливость — это все Марши уже видал не раз.

— В самом деле? — переспросил он нейтрально.

[Дэнни уже в ангаре], — шепнул Джон у него в ухе.

Моро положил ладони на стол. Массивные, с толстыми тупыми пальцами, руки скорее каменотеса, чем хирурга.

— Да, не рад. Но был вынужден. Медуправление настояло на присылке одного из вашей породы.

— Моей породы, — повторил Марши спокойно. Враждебность была ему очень знакомой. Кажется, Моро собирается ее выразить. Ему же было все равно, насколько свирепой будет враждебная речь, лишь бы была коротка. Время уходило!

— Вашей породы. Той породы, которая искусно лечит богатых и влиятельных.

Губы Моро стиснулись, будто он собрался плюнуть, а Марши тем временем вертел в мыслях его слова. Моро знает, как нас используют. Хан говорила почти то же самое. Это общеизвестно, или только ходят слухи и инсинуации, которые к ним пристегнуты?

— Я отказался описать вам состояние пациента, когда вы обратились по радио, потому что хотел посмотреть вам в лицо. Хотел посмотреть, покажете ли вы хоть остатки совести, когда я скажу вам, что вам предстоит сделать.