Площадь Магнолий - [7]

— Извини, Кристина. У нас не принято знакомить посторонних со своей личной корреспонденцией. Такова традиция!

Кристина закусила нижнюю губу и шумно вдохнула. Она злилась на себя за проявленную бестактность, мысленно проклинала коварную Мейвис, ловко отказавшую ей в просьбе, и бесилась из-за того, что Джек в первую очередь не написал ей.

— Эй, Мейвис! Покажи свое мастерство! Спляши конгу вместе с нами! — раздался окрик Альберта, выделывающего немыслимые па во главе танцующей «змеи», растянувшейся вдоль площади. Как и все остальные участники веселья, он был слегка подшофе. — Айя! Айя! Айя, конга, — беззаботно напевал он, болтая в воздухе ногой.

Мейвис расплылась в улыбке и немедленно приняла приглашение папаши. Воспользовавшись удобным случаем, ее моментально обхватил за талию один из бойких местных парней и увлек за собой к танцующим. Извиваясь, «змея» устремилась к пустоши.

Керри с жалостью взглянула на Кристину: ее колотил озноб — то ли от обиды, то ли от злости. Любопытно, что почувствовала бы она сама, подумала Керри, если бы ее Дэнни сообщил в первую очередь соседке, что он скоро вернется домой? Но даже представить себе подобную ситуацию ей не удалось. Во-первых, Дэнни не любил писать писем и поленился бы вступить в переписку даже с самой Бетти Грейбл. А во-вторых, ее муж на такую подлость просто не способен. О своем приезде он в первую очередь известил бы ее.

— Кристина! — нерешительно промолвила Керри. — Я…

— Забудь об этом! — перебила ее подруга. — Схожу-ка я, пожалуй, выпью чайку. Пока!

Она поспешно ушла, проклиная себя за то, что не сдержалась и так бурно отреагировала на неприятное известие, обрушившееся на нее из уст простодушной Нелли Миллер. Нужно было сделать вид, что Джек и ей написал, а не давать Мейвис лишний повод для злорадства. Как она просияла, видя, что законная жена Джека трясется от ревности! Нет, за этим что-то кроется…

Свернув у палисадника Дженнингсов на дорожку, Кристина миновала калитку, давным-давно сорванную Билли с петель, и вошла в дом. То, что дверь была не заперта, вовсе не говорило о присутствии хозяев. Просто запираться считалось дурным тоном у всех обитателей этой площади. Едва лишь Кристина вступила в полутемный захламленный коридор, как с кухни раздался зычный голос Лии Зингер.

— Это ты, малышка? — крикнула она на идиш, что могло быть адресовано любому лицу женского пола, например, Мириам, Керри, Розе или Берил. Кристина невольно улыбнулась, но тотчас же вновь помрачнела, вспомнив, что малышка Берил — дочь ненавистной Мейвис.

В отличие от остальных членов семьи Мейвис отнеслась к Кристине холодно и не выказывала ей сочувствия. Не трогали ее ни рассказы о зверских расправах нацистов над евреями, ни печальные повествования о ее мытарствах.

Раньше Кристина не обращала на это внимания, но теперь подумала: не объясняется ли поведение Мейвис тем, что за Кристиной начал ухаживать Джек Робсон? Пробираясь между стенкой и огромным сундуком, она отозвалась на идиш:

— Лия, это я, Кристина!

В голове у нее возникла страшная догадка: видимо, уже тогда, в 1936 году, Мейвис считала Джека своей собственностью.

— В кастрюле на плите есть немного супа, — сообщила вошедшей в кухню Кристине Лия, раскатывая тесто для слоеного пирога. Рукава ее старенькой кофты были закатаны до локтей, пот капал со лба на разделочную доску, фартук, нос и подбородок испачкались в муке.

— Объедение, а не супчик! На мясном бульоне, с ячменем и фасолью, — уточнила она.

— Спасибо, я не голодна. — Кристина чмокнула Лию в щеку. — Но чаю выпью с удовольствием.

Старуха пристально взглянула на нее и, оставив в покое тесто, отряхнула муку с ладоней.

— Садись за стол, деточка! Я мигом приготовлю чай, — сказала она, смекнув, что Кристина расстроена. Но ведь не из-за чересчур бурного торжества на площади? Лия сама без устали благодарила Всевышнего за поражение нацистов. Так почему же Кристина печалится в такой радостный день? Почему у нее такой вид, словно бы все беды человечества свалились на ее хрупкие плечи?

— Ну, выкладывай, деточка, какой червь тебя гложет! — произнесла она на идиш, заглядывая Кристине в глаза. — Почему ты грустишь, когда все вокруг поют и пляшут? Разве это и не твой праздник?

Кристина села за старый кухонный стол, выскобленный за многие годы до белизны, и откинула со лба прядь черных волос. Кому же еще, как не Лии, поведать свою печаль? Кто, как не старая еврейка, умудренная жизненным опытом, сможет понять, что гнетет ее в этот радостный для всех день? Не исключено, что Лия потому и не веселится вместе со всеми, что тоже размышляет о горькой судьбе своей старинной подруги и ее дочери Евы, гадает, удалось ли им выжить. А когда в голове засели такие невеселые мысли, то не потанцуешь зажигательную кубинскую конгу! Да и другой заботой вполне можно было поделиться с Лией, ведь Мейвис доводилась ей внучкой, а Джека она знала с детства. С дрожью в голосе Кристина промолвила:

— Я постоянно думаю о маме и бабушке, пытаюсь себе представить, что с ними произошло после того, как их увезли тогда в фургоне.

— Деточка моя, ты же знаешь, — с мягкой грустью произнесла Лия, кладя свою большую кисть с суставами, искривленными артритом, на руку Кристины и присаживаясь рядом с ней на табурет. — Их, как и многих других немецких евреев, отвезли в концлагерь, где они и погибли мучительной смертью.