Площадь диктатуры - [27]

Горлов не мог уследить за причудливыми поворотами в словах собеседника, и от этого волновался все больше, едва сдерживаясь, чтобы не спросить: "Что вам от меня нужно?".

- А касательно вашего вопроса скажу, что допрос, как форма нашей деятельности по охране государственной безопасности, занимает далеко не первое место, - продолжал Павел Васильевич. - Допрос, знаете ли, в большинстве случаев есть ни что иное, как признание наших ошибок. Да, не удивляйтесь - ошибок! Ведь если мы кого-то допрашиваем, значит уже возбуждено уголовное дело, по окончании которого обвиняемый будет осужден, как правило - на длительный срок. Стало быть, окажется изолированным, перестанет приносить пользу обществу. А ведь наша главная забота - это забота о людях. Вовремя предостеречь, остановить, и, глядишь, оступившийся или заблуждающийся человек, осознал свое противоправное поведение, исправился, вернулся к честному труду. Конечно, мы не берем в расчет предателей и изменников! Речь идет в частности о таких, как вы. Ведь допустили же вы, уважаемый Борис Петрович, серьезные нарушения?

- В общем, можно считать... - внезапно охрипшим голосом произнес Горлов.

- Допустили, допустили, не отпирайтесь, прекрасно знаете, о чем я говорю. Уверен, что вы допустили Рубашкина к секретнейшим документам не для того, чтобы он передал их иностранцам...

- Сроки как всегда поджимали, а текстовые документы всегда делал Рубашкин, - волнуясь, сказал Горлов.

- ...и ваши упущения не нанесли государству ущерба, а были продиктованы исключительно интересами дела, нашего общего с вами дела по обеспечению безопасности Советского Союза. В этом смысле мы - коллеги и единомышленники. К тому же вы - талантливый человек уже сделали и еще много сделаете для нашей армии, у вас большое будущее. Откровенный, товарищеский разговор намного полезнее с точки зрения высших интересов, и нашей, если хотите, общей цели. А допрос в сущности есть ни что иное как процессуальная форма ведения следствия, одна из его стадий. Но ведь эта форма или стадия не всегда обязательна, к тому же она никуда не денется, если вы не сделаете надлежащих выводов.

У Горлова отлегло от сердца, он понял, что уголовного дела возбуждать не собираются.

- Я секретных документов не разглашал и законы не нарушал, а если что-то и было, то вы не докажете, - осмелев, сказал Горлов.

- Борис Петрович, дорогой! Вы совсем ничего не поняли. Ведь, я об том и толкую, что не жду ваших покаянных признаний. Вы, разумеется, уверены, что раз ваша сотрудница слегка прихворнула, так и концы в воду? Чтобы рассеялись ваши заблуждения, достаточно посмотреть в зеркало: все доказательства у вас на лице, и мне не надо ничего доказывать...

- Что вы имеете в виду? - не понимая к чему тот клонит, спросил Горлов.

- Используя подчиненное положение потерпевшей Богдановой, вы склоняли ее к половому акту в извращенной форме, пытались изнасиловать. Разумеется, ее психика отреагировала адекватно сложившейся ситуации.

- Что за ерунда? - возмутившись, закричал Горлов.

- И свидетели найдутся, множество свидетелей. Вас поместят в обычную камеру, у постоянных обитателей которой свои взгляды на мораль и органическая неприязнь к насильникам, очень большая органическая неприязнь. Дальнейшее, уверяю вас, только вопрос времени - вы сами во всем признаетесь, даже в том, чего не совершали, лишь бы с вас сняли это позорящее подозрение.

- Вы сами знаете, что это клевета, - почему-то шепотом ответил Горлов.

- Процессуально закрепленные факты не могут быть клеветой, они являются неоспоримыми доказательствами. Жаль, вы не юрист, иначе, сразу бы поняли, что я имею в виду.

- Но ничего этого не было!

- Вы говорите, что не разглашали сведений, составляющих государственную тайну, и я вам верю, поскольку, как вы считаете, у нас нет доказательств. А когда я, опираясь на известные факты, говорю, что вы хотели изнасиловать свою сотрудницу, вы не верите. В сухом остатке получается: я вам верю, а вы мне - нет!

Горлов вспомнил наставления Рубашкина. "Что бы Петр ответил, окажись он на моем месте?", - подумал он.

- Я не понимаю вашей логики и зачем, собственно весь этот разговор, Павел Васильевич?

- Видите, как самая ничтожная безделица обретает неожиданную и удивительную трактовку, как только начинаешь скрывать ее от людей? Поймите, я хочу только одного: взаимопонимания. Чтобы мы понимали друг друга. Знаете, умный человек всегда соблюдает чужую тайну много лучше, чем свою собственную. Он будет, как бабочка у лампы, кружить вокруг и мучиться, в конце концов запутается и сам себя выдаст. Вы бесспорно умны, и как я отметил раньше - талантливы. Поэтому не скрывайте то, что скрыть невозможно и не нужно.

- Хотите меня завербовать? - спросил Горлов. Он сидел неподвижно, пытаясь найти выход.

- Вы, вижу, не верите в мои добрые намерения. Поэтому скажу правду, как она есть. Ваше руководство в лице товарища Котова лично за вас ручается. Поэтому, а также вследствие отсутствия умысла и ущерба государству от ваших противоправных - не спорьте, противоправных действий уголовного дела против вас мы возбуждать не будем, конечно, только в том случае, если Рубашкин чего-нибудь не отчебучит. Так, что работайте спокойно, и присматривайте за вашим другом. Не дай Бог, ляпнет где-нибудь про тактико-технические параметры новой системы наведения ... вы понимаете, о чем я говорю?