Площадь Диамант - [48]

После помолвки почему-то все затянулось, но, наконец, начали готовиться к свадьбе. Два раза в неделю приходила к нам портниха, прямо ателье мод на дому. Висенс навещал нас и в те дни, когда Рита с портнихой занимались шитьем. У Риты, как он появится, сразу вид сердитый — жил бы далеко, не увидел бы ничего раньше времени. Висенс замечал, что Рита недовольна, но все равно приходил каждый день. Придет — лицо грустное, виноватое, сядет, посмотрит — все заняты, и уйдет, бедный. Потом и я оказалась лишняя, дескать, не так швы заделываю. Это я, родная мать! Вдвоем с портнихой все дошивали. И мне, выходит, снова в парк, который, по совести, давно прискучил. Знакомых там завела, а что из того, им лишь бы повздыхать надо мной — вон как о голубях тоскует, по ней видно. А у меня со временем отпала всякая охота сочинять рассказы про голубей и про голубятню. Это сначала придумывала, не остановишь…

Вспоминать вспоминала, но сама с собой. И как память подскажет, то с грустью, то нет, раз на раз не приходилось. Иной раз вспомню, как насиженные яйца трясла, чтобы птенцов погубить и ничего, только усмехнусь. В серые дни брала с собой зонтик. Увижу, бывало, в парке голубиное перышко, обязательно поддену зонтом и в землю закопаю. Встречу знакомую, мне — лишь бы не заговорила. Скажет — присядьте, посидим, а я — нет, спасибо, как сяду, вся сырость в спину и сразу кашель по ночам. Ей странно, но сказать нечего.

Я любила на деревья смотреть. Удивительно, как они вверх ногами живут, мне чудится, что ветви — это ноги, а листья — пальцы ног, и корнями, то есть, головой, деревья прогрызают землю, тянут соки, чтобы бежали по стволу от головы к ногам, то есть к веткам, все наоборот, значит, не так, как у людей. От дождя, от ветра, от птиц по листьям дрожь… Какие они зеленые, когда на свет Божий появляются, и как желтеют перед смертью!

Возвращаюсь домой, голова кружится, ни разу, чтоб не кружилась. Приду — в зале уже свет. Рита хмурая, все не по ней, портниха, видно, что устала. И Висенс возле них: сидит или стоит, порой уже не застану его. Антони непременно спросит, как мне гулялось. Тони, если дома, подсядет к Рите и смотрит, как они шьют с портнихой. Иногда ссорился с Ритой, до крика доходило: придет из казармы голодный, ему бы поесть, а Рита сидит-шьет и скажет с досадой — если их будут отрывать от дела, они ничего не успеют. Надо все до свадьбы приготовить, чтобы потом голову никому не морочить и жизни радоваться. Вон что говорила! Часто соберутся все за столом, едят и вот спорят, вот спорят, хоть бы сами знали о чем. Я сбрасывала туфли и садилась на софу, у них — спор, а у меня перед глазами листья, то живые, то мертвые, то пробиваются из почек вздохом зеленым, то молча наземь падают, а с верхушек — кружатся в воздухе, как голубиное перышко…

XLVIII

И вот, наконец, день свадьбы. Всю ночь моросил дождь, а когда собрались в церковь, хлынул стеной. Рита, как я и хотела, была вся в белом. Что за свадьба, если невеста не в белом и без фаты! Мы с Антони заодно отметили и нашу годовщину. Сеньора Энрикета — она, бедняжка, старела на глазах, — принесла в подарок Рите свою картину с хвостатыми лангустами. Ты, говорит, когда маленькая была, тебя от этой картины не оторвать… Антони открыл на Риту счет, невеста, сказал, должна быть с приданым. Висенс благодарил его, даже очень. Только, говорит, я бы на Рите женился безо всего. У Риты к свадьбе все было до мелочи. Свадьбу устроили у Висенса в банкетном зале, который стал очень вместительный, когда Висенс откупил тот парфюмерный магазинчик. По стенам повесили гирлянды из веток спаржи с бумажными розами, живые уже отцвели. К лампам привязали белые шелковые ленты и на конце у каждой — тоже искусственная роза. В зале для красоты зажгли красные фонарики. Официанты все с накрахмаленными воротниками, даже не знаю, как они, бедные, головы поворачивали. Родители Висенса приехали из Кадакеса, оба в черном, туфли блестят, как зеркальные. Дети и Антони с Висенсом уговорили меня сшить платье из переливчатого шелка, у него цвет, как у шампанского. И надеть длинную нить под жемчуг. Висенс сидел бледный, будто неживой. Еще бы, дождался, наконец, своего дня, а сколько раз слышал, что не дождется! Рита сначала расстроилась — фата под дождем намокла и шлейф платья тоже. Тони не успел в церковь и приехал в ресторан прямо из казармы. Так и танцевал в военной форме. Когда стало душно, включили вентиляторы и от них все бумажные розы зашуршали. Рита первый танец пошла танцевать с Антони старшим, и тот сразу сомлел, что тебе персик переспевший. Родители Висенса — мы до этого не были знакомы — подошли ко мне: рады с вами познакомиться, и я им — очень рада, очень рада. Они сказали, что их Висенс все время писал домой про Риту и про сеньору Наталию. После третьего танца Рита сняла фату, сказала — мешает и стала танцевать со всеми по очереди. Танцует, смеется, глаза сияют, головка назад откинута, а рукой край юбки поддерживает. И над верхней губой капельки пота, как жемчужинки. Когда Рита пошла танцевать с Антони старшим, сеньора Энрикета — на ней были серьги с сиреневыми камнями — наклонилась ко мне и шепчет: видел бы ее сейчас Кимет! И тут стали подходить гости, я кого знала, кого — нет: поздравляем, поздравляем Вас, сеньора Наталия. А когда я пошла танцевать с сыном, — подумать, уже в армии! — прижала свою ладонь, на которой стало столько черточек, столько линий, к его ладони, и перед глазами снова сломанная колонка из шариков в изголовье той кровати. Я высвободила руку, обвила его вокруг шеи и притянула к себе, а он с удивлением — ты что, и я со смехом — возьму сейчас и задушу! Когда танец кончился, бусы мои зацепились за пуговицу его гимнастерки, порвались и рассыпались. Гости давай их собирать — вот еще одна, сеньора Наталия, вот еще, еще, еще… Я их прячу в сумочку, а мне — вот еще, еще. Вальс я танцевала с Антони, и все стали кругом, потому что Висенс по просьбе Антони объявил гостям, что у нас сегодня годовщина свадьбы. И когда Висенс объявил вальс, Рита поцеловала меня, а потом вдруг быстро зашептала, что влюбилась в Висенса до смерти в первый же день, просто не хочет этого показывать, и пусть он ни за что не узнает, как она влюблена. Шепчет в самое ухо, а мне щекотно и горячо от ее дыхания.