Плохой день для Али-Бабы - [18]

И дальше все разговоры продолжались в том же духе, так что нет смысла приводить их здесь, ибо, по правде сказать, даже столь терпеливый человек, как Али-Баба, начал находить их утомительными.

Но и среди множества нудных повторов дотошный может отыскать зерно истины. Мысли дровосека вращались вокруг магической сущности недавно покинутой ими пещеры, где брат его встретил свою, надо полагать, смерть.

Вероятно, эта магия оставалась с человеком, куда бы тот ни направился. В самом деле, Али-Баба припомнил, как использовал заклинание «Сезам, откройся!», чтобы отпереть ворота. Похоже, раз он видел, как воздействует магия на дверь той пещеры, то может пользоваться этим заклинанием и в городе и оно не утратит там своей силы. Возможно, та же магическая сила передалась и его брату? Наверное, коли Касиму однажды волшебство даровало жизнь, теперь все шесть его частей обречены существовать поврозь, но оставаться живыми навеки.

Тут Али-Баба прервал бормотание Касима, поделившись с ним своей догадкой, но брата эта мысль, похоже, не слишком обрадовала.

— Быть навеки обреченным существовать в шести частях, сваленных в корзину? — запричитал он. — Что я такого сотворил в своей несчастной жизни, чтобы заслужить подобное?

У Али-Бабы имелись некоторые соображения на этот счет, касающиеся связей брата с печально известным Беспалым и тех заданий, которые Касим выполнял под покровом ночи. Потом, конечно, полным безрассудством было то, что брат позабыл волшебные слова, которые позволили бы ему выйти из пещеры.

Но Али-Баба решил, что брату довольно волнений для одного дня, чтобы выслушивать теперь перечень своих грехов. Кроме того, если Касим намеревается провести остаток своих дней в корзине, у него не будет возможности сбежать, если Али-Бабе вздумается переговорить с ним об этом когда-нибудь потом. «В некотором смысле, — подумал дровосек, — и величайшие трудности могут порождать приятные мысли».

Было, однако, еще кое-что, требующее, по мнению Али-Бабы, неотложного обсуждения с братом, пока этот вопрос не встал перед ними снова. И касался он того, что оба они нанесли оскорбление людям, весьма ловко владеющим большими саблями.

У брата эта тема сочувствия не нашла.

— Что они могут сделать мне, кроме того, что уже сделали? Нарезать кубиками?

— Меня скорее беспокоит, — укорил его дровосек вежливо и по-братски, — что они могут сделать мне.

— Об этом я не подумал.

Али-Баба вспомнил, что его братец никогда этого не делал.

— Надо будет мне попридержать язык, — продолжал Касим, к удивлению лесоруба. — Ну, не буквально, конечно. Язык мой более или менее там, где он должен быть. В отличие от всего остального. Однако кто знает, на что я могу оказаться способен, если меня как следует рассердить? — Касим печально рассмеялся. — То, что тебя разрубили на шесть частей и везут в плетеной корзине, заставляет изменить взгляд на многие вещи.

Али-Баба долго молчал. Для Касима это было удивительное признание.

— Что подумает моя жена? — пробормотал Касим все в том же несвойственном ему духе. — Все части меня на месте. Однако ее, возможно, огорчит то, как они теперь выглядят.

«По крайней мере, — подумал дровосек, — моей собственной жене не придется горько оплакивать перемены во мне». И так двое братьев в молчании продолжали свой путь, пока лошадь несла их к городу, в то время как день сменился вечером, а вечер — звездной ночью.

Они подъехали к воротам Али-Бабы в тот предутренний час, когда все еще спят, кроме мелких ночных зверьков и случайных собак, желающих поведать про этих самых зверьков всему миру. Поэтому дровосек не захотел беспокоить жену и решил открыть ворота иным способом, которому недавно научился.

Али-Баба произнес тихо, но отчетливо:

— Сезам, откройся!

— Погоди! — возмутился Касим. — Я теряю крышку!

Лесоруб оглянулся и увидел, что брат прав. Не только ворота сами собой отперлись и распахнулись в ответ на волшебные слова, но и крышка плетеной корзины Дергалась, словно пытаясь слететь прочь. Дровосек понял, что в дальнейшем эти магические слова надо будет произносить очень осторожно.

И все же после недолгой борьбы, когда казалось, что крышка вот-вот улетит вместе с руками Касима, различные части тела брата Али-Бабы победили, и корзина снова затихла. Тогда дровосек повел коня к себе во двор через открытые теперь ворота.

Несмотря на ранний час, жена и служанка ждали его.

— О горе! — «приветствовала» его жена. — Я так волновалась за тебя, что не могла спать. И дорогая великодушная Марджана предпочла со мной вместе дожидаться твоего возвращения.

Али-Баба кивнул, ибо прекрасно знал, как все было на самом деле. Когда его супруга пребывала в одном из своих «настроений», в доме не спал никто. Но, скорее всего, жена его возрадуется, когда он поведает ей, какой участи с таким трудом избежал, угодив в лапы ужасных разбойников.

Он открыл было рот, но заговорить не смог.

— О горе! — возопила его жена, увидев, что на лошади нет второго седока. — Мой муж вернулся среди ночи один!

— Нет-нет, — успокоил ее дровосек, поскольку ему хотелось покончить со всем этим как можно скорее и тише. — Касим со мной.