Плохо быть мной - [10]

* * *

Чтобы смягчить неловкую ситуацию, я решил что-нибудь принести Малику и Джазмин. Купил здоровую банку томатного сока. И сам же ее всю выпил. Сок оказался из концентрата, и я страшно отравился. Всю ночь проблевал в туалете. Весь следующий день пролежал скорчившись на матрасе, кинутом под дверью в туалет.

— Наконец-то ты похож на человека, — говорил Малик всякий раз, как проходил мимо меня помочиться.

— Он мне напоминает блохастого песика на коврике, — донеслось до меня из спальни. Джазмин лежала на кровати и, как всегда, забивала один косяк за другим. У меня не было сил ответить.

В какой-то момент мне стало лучше, я поплелся в спальню смотреть телевизор. И тут сломался и попросил у нее косяк. Сослался на то, что болен, но звучало неубедительно, и еще более неубедительно я чувствовал себя сам, пока говорил.

Мы сидели и смотрели. Какое-то китайское кино. С английскими субтитрами, но иногда действие прерывалось сценами, где герои переговаривались на нечеловеческом английском. Молодая китайская пара сидела в кафе и изъяснялась на этом инглиш.

— По-мойна мне нузен личный пелеводчик, — спародировал я.

Девушка на экране сказала что-то еще.

— Последний лаз я в этом лестолане заказала бигмак, потому сто не могла плоизнести «четвелть фунта с сылом».

Малик засмеялся.

— Я плиехала в эту стлану на больсом, больсом колабле, отень, отень много налоду…

— Моя подружка из Китая тоже, между прочим, приехала в эту страну на большом корабле, — строго сказала Джазмин. — Два года мыла посуду в забегаловке в Чайна-тауне. Сейчас изучает искусство в колледже и ходит на какой-то вид единоборств. Привязывают к себе подушки, катаются друг на друге и отскакивают от стен.

— И сколько за эту прелесть платит? — осклабился я в сторону Малика. Ждал его поддержки, но ему не понравилось.

— Подумал бы о том, что тебе говорят. Некоторые приезжают и два года подряд горбатятся в тухлой дыре, чтобы получить шанс заниматься чем-нибудь стоящим. А некоторые — чтобы шутить на их счет да вдобавок заболевать и пыхать чужую ганджу. Я это к тому, чтобы ты завтра встал на ножки и шел искать работу.

Мне опять стало плохо, и я поволокся к матрасу.

— Мне уже второй час как нужно по нужде, — услышал я нервный шепот Джазмин.

— Так что же тебя удерживает? — спросил ее Малик.

— Мне неприятно быть в туалете, когда под дверью лежит этот… — слово «этот» она произнесла как «прокаженный». Все же поднялась и направилась в уборную. Вдруг ноги у нее подкосились, и она осела на пол. Малик принес ей стакан воды. Джазмин его залпом осушила, быстро встала и как ни в чем не бывало прошествовала в туалет. Ну обычная семейная сцена, из тех, что в порядке вещей.

— С тобой бывало? — спросил я Малика. Мне хотелось поддержать разговор. Я все еще отчаянно отказывался поверить, что мне здесь не рады.

— Со мной бывало и не такое, — угрюмо ответил он.

— Со мной тоже было один раз в Амстердаме. Приехал и прямо с чемоданами в кофе-шоп. Через час обнаружил, что сижу на столе и дышу, как будто прибежал из Гааги. И мне тоже — стакан воды.

— Наверное, подумали: приперся студент, а курить не умеет.

Я счел это ударом ниже пояса и унижением достоинства. Но ответить не осмелился. Слишком напряглась ситуация. Вместо этого сказал:

— Как бы я себя завтра ни чувствовал, иду искать работу. — И только когда произнес, понял, что мне правда предстоит это сделать.

Остаток дня и ночь провалялся на притуалетном коврике, пребывая в прескверном самочувствии, и всякий раз, как думал, что завтра нужно искать работу, мне делалось хуже.

* * *

Девять часов утра, а я уже в Манхэттене. Меня постоянно мутит, и чувство, что вот-вот вырвет. Искать работу в Нью-Йорке в таком состоянии — как спасательной шлюпке участвовать в параде лайнеров.

Начал, понятное дело, с Пятой авеню. Ведь я из Англии, красавец. Мое предназначение — быть предметом зависти ограниченных, пропитанных буржуазным духом американцев.

Смело захожу в магазин «Кристиан Диор». Охранник — вылитая модель, в костюме, по всей видимости, от Диора. Перегораживает путь.

— Можно поинтересоваться, что вам здесь нужно, сэр?

— Просто посмотреть, — небрежно отвечаю.

Как же я хитер! Знаю правила игры.

— У нас так просто не смотрят.

— А эти люди в магазине?

— Хорошо, уточню: такие люди, как вы, у нас так просто не смотрят.

На улице оборачиваюсь и через витрину обдаю охранника, а заодно и весь магазин, Америку, да и современный мир в целом волной презрения. Буржуа! Для тебя я опасность, чувак. Ты боишься таких, как мы. Я твой кровный враг.

Шествую по Пятой авеню как победитель. Идущие навстречу кажутся мне не людьми, а людишками. Презренные тараканы, подобострастно заглядывающие в витрины магазинов. Ваша жизнь сводится к фланированию по этой улице и ощупыванию дорогих шмоток, думаю я. Вы мне противны. Вы, вы… Хочу найти подходящее слово для жителей Пятой авеню, но не справляюсь со своим желудком, уже второй день ведущим независимую жизнь, и меня выворачивает наизнанку и тошнит на стену «Донны Каран».

Какое-то время я стою в совершенном замешательстве. Меня вытошнило на Пятой авеню! Можно сказать, начало революции, о которой я говорил Малику и его жене! И какое блистательное! Только мне сейчас так плохо, что не находится сил, чтобы отпраздновать победу. Единственная мысль, которая крутится в голове, — это что меня сейчас заметут. Через витрину вижу служащих магазина, глядящих с откровенным отвращением.