Плейлист смерти - [29]

В дверь опять позвонили, и я подумал: надо встать и открыть. Мама обычно ложилась сразу после работы и потому наверняка спит, а Рейчел в жизни не поднимет задницу, чтобы сделать что-то, что может сделать другой, и потому остаюсь я. Я не озаботился тем, чтобы переодеться, когда заваливался в кровать, и потому, закинув в рот «тик-так», чтобы слегка приглушить запах из него, наверняка отвратительный после вечеринки, побежал к двери.

Оказалось, мама еще не легла и уже успела открыть ее. Я не мог разобрать, кто там на лестнице. Все, что я видел – так это картонную коробку, переполненную вещами, – наверху были майки и бог знает что внизу. Я разобрал рисунок на одной из них – стандартная иллюстрация эволюции человека, но с участием зомби, – и я понял, что все это принадлежало Хейдену. Затем я увидел того, кто держал коробку. Это была его мать.

– Входите, миссис Стивенс. – Забавно, но я никогда не видел их вместе и потому не знал, насколько моя мама выше совсем низенькой миссис Стивенс. Я подумал, что, может, мы с Хейденом, когда стояли рядом, смотрелись точно так же.

Для меня было шоком увидеть миссис Стивенс у нас. Она никогда меня не любила и не одобряла нашей дружбы с Хейденом. Женщиной она была худой, стильной, всегда идеально накрашенной, всегда с хорошо подобранными украшениями, и сумочками, и туфлями. Хейден говорил, что она мечтала о дочерях, которых бы учила одеваться и вести себя соответственно правилам хорошего тона. Гардероб Хейдена – мешковатые штаны и майки – приводил ее в ярость. Она была уверена, что если бы он носил вещи поприличнее, у него было бы больше друзей. Отличное заявление. «Действительно, в этом случае она бы меньше стеснялась меня», – сказал как-то Хейден, и хотя он старался говорить как ни в чем не бывало, я знал: это его огорчает. Она считала также, что если бы Хейден общался с заметными ребятами из класса, как это делал Райан, он был бы счастливее и стал бы таким, каким она хотела его видеть. Она совершенно его не знала. Ее раздражало, что он приходил ко мне и мама разрешала нам смотреть телевизор и играть в видеоигры. И он ел то, что ему хотелось, хотя, конечно, причиной этого было мамино неумение готовить, а не неуважение к желанию миссис Стивенс заставить его похудеть.

Она смотрелась здесь не на своем месте, а Хейден наоборот. Он всегда говорил, что у нас он чувствует себя дома, а у себя – нет. И это не кажется странным, если знаешь, какой у него был дом. Думаю, он мог считаться выдающимся архитектурным сооружением: сверхсовременный, весь состоящий из стали и стекла и угловатый, как у Стефани Кастер, как множество домов по соседству – но при этом холодный во всех смыслах этого слова. В доме у Стефани, по крайней мере, были деревянные полы, устланные коврами; в доме у Хейдена полы были плиточными, по ним запрещалось ходить в ботинках, а температура их была как в холодильнике. Те несколько раз, что я был там, я очень боялся поскользнуться на скользком полу, разгуливая по нему в носках, или удариться об угол кофейного столика. Но кровь будет легко смыть, мысленно язвил я.

Наш дом, хотя и не выглядел респектабельным, все-таки был домом, где живут люди. Мама декорировала лучше, чем готовила, и хотя она купила большую часть мебели в комиссионных магазинах, вся она была удобной. Стулья в гостиной были бежевыми и коричневыми, а скучное и грубое ковровое покрытие закрывали яркие коврики, подходящие по цвету к диванным подушкам, и в комнатах царил относительный уют. Я очень хорошо понимал, почему Хейден предпочитал наш дом. У него было любимое кресло, и мы позволяли ему сидеть в нем, когда он приходил смотреть телевизор, хотя оно считалось маминым. Было у него даже свое любимое одеяло.

Я не мог представить миссис Стивенс, заворачивающейся в одеяло и уютно устраивающейся в нашем доме. Она выглядела так, будто даже спала по струнке. Странно, что она притащила коробку сама, а не наняла кого-то.

– Сэм, помоги миссис Стивенс с ее ношей, – сказала мама.

Я был счастлив заняться чем-либо и потому взял у нее коробку, стараясь не прикоснуться к этой мегере. Она всегда была так холодна ко мне, что я боялся окоченеть от ее прикосновения.

У мамы подобных страхов не было. Она положила руку на плечо миссис Стивенс, очевидно понимая, что объятие тут было бы неуместным.

– Как вы? Я столько думаю о вас.

– Благодарю, – натянуто ответила миссис Стивенс. – Мы так, как это возможно в нашем положении.

– Трудно представить, каково вам сейчас, – сказала мама, – но если мы можем чем-то…

– Поэтому я и пришла к вам, – перебила ее миссис Стивенс. – Мы стали разбирать вещи Хейдена, и я собрала коробку, которая Сэму, возможно, пригодится.

Моей первой мыслью было, что с их стороны очень бесчувственно избавиться от всех свидетельств о Хейдене, хотя не прошло еще двух недель со дня его смерти. Но потом решил, что, напротив, очень мило со стороны миссис Стивенс было вспомнить обо мне, учитывая ее ко мне ненависть. Она, должно быть, переносит смерть сына куда тяжелее, чем я могу себе представить. Я понимал, каково это – каждый день бывать в его комнате и видеть там вещи, словно он вот-вот вернется.