Плеяды – созвездие надежды - [13]

Избави бог, если те, кого я послал в Россию, привезут вести, подобные вестям Койбагара. Тогда… тогда… Что тогда?

Будь что будет! Лишь бы настал скорее день, когда они вернутся. Радость привезут они из дальней дороги или печаль – только бы кончились наконец муки неопределенности!

Что же ждет меня? Золотая корона на голове, корона всего Казахского ханства? могущественное русское покровительство? Или же… или же упадет моя голова, покатится под ноги разъяренной толпы. Поволокут ее по пыли на волосяном аркане…»

Абулхаир вздрогнул и точно пробудился от страшного сна. Вдали все так же маячили гряды холмов. Только теперь хану показалось, что они скорчились от боли. По небу скользили унылые облака. За спиной бодро постукивали копытами кони, почуявшие, что держат путь к родному стойлу. «Да, не я один спешу домой. И там, наверное, томятся люди в ожидании вестей. – Абулхаир-хан, может быть, впервые по-настоящему осознал, что вести, которых он ждет, могут перевернуть не только его жизнь, но и судьбу всего народа. – Народ – это отдельные люди, хотя бы вон те, что за моей спиной трясутся на лошадях. Каждый из них, возможно, думает сейчас о том, что же у них впереди, какая выпадает им судьба, какая доля!..»

Когда солнце склонилось к горизонту, окрасив небо прощальными красками, всадники увидели свой аул. Большой аул в легкой пелене. Издалека казалось, что разбросанные на широком пространстве юрты сбежались, образовали тесную кчку, прижались одна к другой.

Абулхаир заметил рядом со своей майханой – ханской юртой – привязанных к коновязи лошадей. У гостевых юрт его зоркие глаза насчитали с десяток лошадей. Они не были расседланы, стало быть, всадники подъехали недавно.

Сердце Абулхаира бешено заколотилось. «О аллах, неужели прибыли?» - ахнул он. Хан слегка натянул поводья своего серого коня. Свита тут же сменила стремительный бег на шаг.

***

Прошло пятнадцать дней после возвращения Абулхаира-хана с охоты.

Его аул по-прежнему жил в ожидании вестника, не отрывал глаз от горизонта, боясь лишиться долгожданной радости. Аул не трогался на новое кочевье, хотя земля, на которой он располагался, зияла проплешинами. Под толстым слоем пыли посерели белые юрты.

Абулхаир-хан безмолвно сидел на торе. Казалось, он окаменел. Никто не слышал его голоса. Под полосатой подушкой скучал забытый им шелковый мешочек с косточками от джиды.

Долгожданный путник так и не объявился. Лошади у коновязи, при виде которых бешено заколотилось сердце Абулхаира, принесли к нему в аул башкира Алдарбая и его свиту.

В прошлом году этот самый Алдарбай явился к хану как посол русского царя и увез с собой в Уфу Сейткула и Кулымбета. Отчаянный когда-то, лихой бий не выдержал, устал от бесконечной борьбы с русскими и перешел на сторону царя. Год назад Абулхаир и Алдарбай приоткрыли друг другу свои замыслы. Гость одобрил желание хана снарядить к царю послов.

«Может, - не раз думал Абулхаир, - Алдарбай хотел выслужиться перед русскими? Потому-то охотно согласился проводить казахских послов к своим хозяевам?..»

Когда-то башкирский бий был товарищем хана по оружию, по барымте. Не раз скакали они – стремя в стремя – в поисках общей добычи. Затем Алдарбай превратился в сотоварища Абулхаира по камче. Не исключено, что им предстоит идти рядом по стезе власти.

Полмесяца назад он явился сюда неспроста, хотя и придумал незамысловатый повод: спор, мол, возник в Среднем жузе из-за лошадей, пришлось отправиться туда, вот и завернуло на обратном пути к другу…

Погостив у хана пару деньков, Алдарбай отправился в Уфу. Абулхаир послал вместе с ним Мухамбетжана-ходжу.

Как хан ни ломал голову, стараясь понять цель его приезда, никак не мог разгадать ее. Алдарбай сообщил, что о послах хана пока ничего не известно. И еще он сказал: «Задержка путника в дороге вселяет надежду». Так, кажется, выразился Алдарбай. «Успокаивал он меня или насмехался? – путался в догадках Абулхаир. – Ничего нельзя понять по его бесстрастному лицу, по холодным как лед глазам. Все чего-то высматривал вдали, все тянул длинную шею. Пялился на коновязь будто намекал: поредели кони у твоей юрты, не спешат что-то к тебе гости».

За два дня в ауле не показалось ни одной посторонней души. «Что, если пройдоху этого подослали ко мне русские, чтобы выведал, какие речи ведет Абулхаир-хан. Сам додумался до своего решения или сообща с другими казахами?»

Абулхаира бросало то в жар, то в холод: этот хитрый рябой лис приметил да намотал на ус немало! В Среднем жузе, наверное, Абулхаира не очень-то превозносили - честили вовсю! Как бы Сейткул и Кулымбет не вернулись ни с чем, как Койбагар!.. Уж кого-кого, а охотников оговорить Абулхаира, извратить его слова и поступки найдется достаточно!

Мысли, тревоги, подозрения накинулись на него, словно только и ждали момента, чтобы искусать, ужалить, вынуть из него душу.

«Но, может быть, мне не следует бояться этих мыслей и треволнений? Не убегать от самого себя? Лучше ответить себе на вопрос: когда, почему я решился на это? Что, если честный ответ избавит меня от неуверенности и колебаний, от бесчисленных дум и вопросов, которые преследуют меня много лет, преследуют неотступно, как заклятые враги. Продирают меня до костей, что январская стужа, припирают к стене, будто секира кровожадного, не знающего пощады палача. Являются когда хотят, переступают священный порог дома нагло, как разбойники с большой дороги…