Плетеное королевство - [9]

– Она вернула тебе оружие и предложила накормить тебя, – прорычал Камран, – после того, как ты едва не убил ее? После того, как ты пытался ограбить ее?

Мальчик замотал головой, на его глазах снова выступили слезы.

– Она проявила ко мне милосердие, господин… Пожалуйста…

– Довольно!

Рот паренька захлопнулся. Раздражение Камрана нарастало; ему отчаянно хотелось кого-нибудь ударить. Он еще раз окинул взглядом площадь, словно девушка могла появиться так же внезапно, как исчезла. Взгляд снова остановился на мальчишке.

– Ты приставил клинок к горлу женщины, словно самый подлый трус, презреннейший из людей. – Голос Камрана гремел подобно грому. – Возможно, та женщина и проявила к тебе милосердие, но я не вижу причин поступить так же. Неужели ты рассчитываешь уйти от суда? Без восстановления справедливости?

Паренек запаниковал.

– Пожалуйста, господин, я умру! Я перережу себе горло, если вы прикажете! Только не отдавайте меня магистрату, умоляю вас!

Камран растерянно моргнул. С каждой секундой ситуация становилась все более запутанной.

– Почему ты говоришь подобное?

Мальчишка мотал головой, все больше впадая в истерику, – глаза его были безумны, а страх казался слишком реальным для спектакля. Фешт завыл, и его голос гулко прокатился по улице. Как угомонить паренька, Камран понятия не имел: даже его умирающие солдаты никогда не позволяли себе такой слабости в его присутствии. В голову запоздало пришла мысль позволить мальчишке убраться восвояси, но едва Камран открыл рот, как рыжеволосый безо всякого предупреждения вогнал клинок в собственное горло.

Камран судорожно вдохнул.

Мальчик, чьего имени он не знал, захлебывался кровью от ножа, все еще вонзенного в его шею. Подхватив фешта в падении, Камран почувствовал под пальцами острые очертания ребер паренька. Тот был невесом, как птенец, кости выпирали, и причиной тому, несомненно, был голод.

Старые инстинкты взяли верх – Камран стал отдавать приказы тем самым голосом, которым командовал легионом, и незнакомые люди, появившиеся словно из воздуха, оставили собственных детей, чтобы исполнить его волю. Голова Камрана была настолько затуманена неверием в происходящее, что он едва заметил момент, когда мальчишку забрали из его рук и унесли с площади. Он смотрел на кровь, на запятнанный снег, на красные ручейки на крышке люка – словно никогда и не видел смерти прежде. Но он видел, видел; Камран думал, что повидал все возможные проявления тьмы. Однако никогда еще он не наблюдал, как самоубийство совершает ребенок.

Именно тогда Камран заметил носовой платок.

Он видел, как та девушка прижимала его к своему горлу – к порезу, нанесенному мальчиком, который теперь наверняка был мертв. Камран видел, как эта странная незнакомка смотрит в лицо приближающейся смерти со стойкостью солдата и с состраданием святой. Теперь у Камрана не осталось сомнений в том, что она действительно шпионка, чья проницательность удивила даже его.

Ей хватило одного мгновения, чтобы разобраться, как следовало поступить с этим ребенком, не так ли? И она справилась гораздо лучше, чем Камран; и теперь, при воспоминании о ее стремительном бегстве, беспокойство юноши росло. Камран редко испытывал стыд, но сейчас это чувство клокотало внутри него, не желая затихать.

Он осторожно поднял со снега вышитый квадрат, ожидая, что белая ткань будет запачкана кровью, но та оказалась чистой.

5

Стук каблуков Камрана о мраморный пол, эхом разносившийся по просторным залам его дома, был непривычно громок. После смерти отца Камран обнаружил, что его жизнью способна двигать только одна эмоция; тщательно культивируемая, она разрасталась в его груди, словно искусственно вживленный орган.

Гнев.

Он поддерживал в Камране жизнь гораздо лучше, чем это когда-либо делало сердце.

Юноша испытывал гнев постоянно, но сейчас ощущал его особенно сильно, и да хранит Господь человека, который перейдет Камрану дорогу, когда он в таком настроении.

Сунув платок девушки в нагрудный карман, он резко развернулся и направился прямо к своей лошади, которая терпеливо дожидалась его возвращения. Камран любил лошадей. Они не задавали вопросов, прежде чем сделать то, что им велели; по крайней мере, не языком. Вороной спокойно отнесся к окровавленному плащу хозяина и его рассеянности.

Но не Хазан.

Министр следовал за ним, почти не отставая, его сапоги стучали по полу с впечатляющей скоростью. Если бы не тот факт, что они выросли вместе, Камран, вероятно, отреагировал бы на эту дерзость самым неэлегантным способом, а именно – применением грубой силы. Но именно его неспособность к благоговению и сделала Хазана идеальным кандидатом на роль министра. Подхалимов Камран не выносил.

– Вы даже хуже болвана, вы знаете об этом? – Хазан произнес это с величайшим спокойствием. – Вас следовало бы прибить к самому старому дереву Бензесса. Или дать скарабеям содрать плоть с ваших костей.

Камран промолчал.

– Такой процесс может длиться несколько недель. – Хазан наконец-то нагнал его и теперь легко поспевал следом. – Я бы с удовольствием наблюдал, как они пожирают ваши глаза.

– Уверен, ты преувеличиваешь.