Плещут холодные волны. Роман - [6]

- Что же он говорил, Максим Горький? - спросил Прокоп.

Крайнюк вздохнул, вытер носовым платком потный лоб:

- Много говорил. Я как-нибудь восстановлю все в памяти и напишу об этом. А сейчас одно только помню. Он велел не гнушаться ни швеца, ни жнеца, ни пекаря, ни воина. Вот тогда, сказал он, будешь писать по-настоящему. Иначе - смерть мне как писателю… Смерть…

- Да! Здорово сказано, - тихо откликнулся крайний на носилках.

- Правда, святая правда, - прибавил второй, шевельнув забинтованной рукой.

- Не забудьте написать в книге про Юлькин башмачок, что ходил по рукам в нашей бригаде. Простреленный башмачок, носок в крови. И письмо от матери в нем лежало, - сказал Прокоп. - И о елках, за которыми мы ходили к немцам, чтобы притащить их ребятишкам в Севастополь на Новый год. А то вот она, сестрица, не верит мне… Хоть кол ей на голове теши, а не верит про нашего доктора…

- Хорошо, напишу, - сказал Крайнюк. - Я тот башмачок видел и с матерью говорил. Это ведь ваша мать, Оксана? - Теперь матросы смотрели на Оксану. - А про елку сам же врач ваш мне рассказывал. Он герой, Павло Заброда, хотя и врачом работает, а точнее - служит…

Глаза у Оксаны загорелись, все тело охватила какая-то горячая дрожь, а щеки покрылись ярким румянцем. Два чувства заполнили ее: воспоминание о Юльке, малышке сестренке, так неожиданно погибшей от осколка снаряда, и любовь к Павлу. «Любимый, родной Павлик! Если бы ты только услышал, как хорошо они о тебе говорят, эти моряки! Если бы ты еще поумнел хоть немного и не лез куда не следует в то время, когда начинается в батальоне атака или разведчики идут среди ночи на ту сторону фронта! Если бы ты вспомнил в это мгновение, что любишь свою Оксану… Если бы, если…»

Она выхватила из бокового кармана белый платочек, вышитый по краям нежными цветами, и стала вытирать им лицо, чтобы матросы не увидели, как она зарделась, выдавая этим любовь свою к их врачу. Нет, все обошлось. Они, кажется, ничего не заметили.

По крутым ступеням, которые были вырублены в скале и вели в порт, уже загремели чьи-то тяжелые сапоги, и на пирс вылетел запыхавшийся капитан Заброда. Смутившаяся Оксана не выдержала его внимательного взгляда, отвернулась и отошла в сторону за высокие штабеля ящиков. Она боялась, что не сможет взять себя в руки и прямо здесь, на глазах у всех, бросится на шею Павлу, прильнет к груди и заплачет от радости. Павло угадал ее состояние и, сделав вид, что не заметил ее, подошел к Крайнюку и матросам, поздоровался.

- Вы еще тут? А я так бежал, боялся, что не застану. Попрощаться заскочил. Был в санотделе. Достал консервированной крови. Все группы. А вы тоже на Кавказ, товарищ Крайнюк?

- Нет, я здоров, - сказал Крайнюк.

- Ах, да! Вы теперь в газете… Вот голова стала. Все забываю.

Прокоп показал костылем на север, где в сизой дымке и пороховом дыму угадывались очертания горы:

- А как там, у вас?

- Жарко, - снял пилотку Заброда и вытер белым платком мокрый лоб. - Лезут…

Крайнюк заметил, что платок у врача был точно такой же, как у Оксаны, вышитый тем же узором, стало быть - теми же руками, и на сердце у него сразу стало тепло и спокойно, словно он получил от своей жены долгожданное письмо. Даже вздохнул тихо.

- Комбриг просил передать вам боевой привет и горячее спасибо за верную службу, - обратился к матросам Заброда. - И приказал каждому, как только начнете поправляться, немедленно написать ему письмо. Он заберет вас к себе. Где бы вы ни оказались, на каком бы фронте ни воевали.

- Так и сказал? - приподнялся на костылях Прокоп.

- Так и сказал, - подтвердил Заброда и опять утерся вышитым платком.

- Спасибо. Кланяйтесь ему, - поблагодарил Прокоп и сел на бухту из канатов.

- Вас кто сопровождает? Госпитальная сестра? Где же она? - строго спросил Заброда и выпрямился, оглянувшись.

К нему подбежала Оксана, пристукнула каблуками и четко отрапортовала. И бровью не повела, и ресницами не дрогнула, словно была с ним даже не знакома.

- Документы на всех оформили? Мне нужно вам кое-что сообщить, давайте отойдем в сторонку…

Они сделали шаг, другой. Вот сейчас повернут за высокие штабеля снарядов, но вдруг с моря вырвались вражеские бомбардировщики. Если бы самолеты прилетели со стороны суши, все посты противовоздушной обороны их сразу бы заметили и зенитчики давно открыли бы заградительный огонь. А в море не было зениток и постов противовоздушной обороны. Одна лишь плавучая батарея. Бомбардировщики появились на низкой высоте да еще против солнца, и их заметили только тогда, когда они уже высыпали первую серию бомб на город и порт.

Земля вмиг качнулась и заскрежетала камнем. Противный, раздирающий свист бомб разнесся над морем, смешавшись с гулом взрывов страшной силы. Все это стократно усиливалось резонансом моря и каменных скал, обступавших акваторию порта с трех сторон. Раненые встревоженно закричали, рванулись с носилок. Санитары бросились к ним и, подхватив носилки, что есть мочи побежали с ними к глубокой пещере, которую матросы давно выдолбили в каменной скале. Хорошо, хоть эта пещера была рядом. Иначе - смерть всем, кто тут лежал и стоял.