Плещеев - [116]

Кризис наступил в день приезда жены и дочери Любы, которые застали Алексея Николаевича хотя при сознании, но в безнадежном состоянии — это был вечер 25 сентября, а в 2 часа ночи 26 сентября Плещеев скончался от апоплексического удара. Из Парижа тело поэта было доставлено в Петербург. Градоначальник Петербурга генерал фон Вален вызвал к себе Александра Алексеевича Плещеева и сказал:

— Газеты уделяют очень много внимания кончине вашего отца, так что, вероятно, соберется много публики, чтобы проститься с покойным. Отец ваш представляет определенное знамя, особенно для молодежи, которая может устроить нежелательную для правительства демонстрацию. Пожалуйста, постарайтесь сделать все возможное, чтобы все прошло спокойно.

— Отец долгие годы жил в Петербурге, имел много друзей, пользовался в обществе, в кругах интеллигенции большой симпатией, поэтому вполне вероятно, что проститься придет и молодежь, но я ручаюсь вам, что никаких демонстраций не будет, — отвечал Александр Алексеевич.

Проститься с покойным действительно собралось множество народу, но как раз студенческая молодежь и взяла на себя обязанность поддерживать порядок, когда гроб с телом перевозился с Варшавского на Николаевский вокзал для дальнейшего следования — в Москву для захоронения согласно воле покойного в Новодевичьем монастыре, возле могилы первой жены поэта Еликониды Александровны — место это было куплено Алексеем Николаевичем еще в 60-е годы.

В Москве гроб несли на руках все семь верст — от Николаевского вокзала до Новодевичьего монастыря. А впереди и позади многочисленной толпы, сопровождающей гроб, шли полицейские и ехали конные жандармы — власти и здесь опасались, что похороны могут превратиться в демонстрацию…

В прощальных речах над могилой, на траурных заседаниях Общества любителей российской словесности, посвященных памяти умершего, в некрологах и статьях соратники по литературе воздали должное благородной деятельности русского поэта.

ЭПИЛОГ

«По привету ответ, по заслуге почет», — говорит русская пословица.

Еще при жизни Алексея Николаевича Плещеева о нем были сказаны такие слова:

«Плещеев принадлежит к поэтам особого типа, которые должны быть у каждой страны: это не гении-творцы, слава которых облетает мир, но это — люди, имя которых никогда не может умереть в родной стране, пока в ней будут сердца, способные любить свою страну, народ, истину, науку, свет и прогресс. Песни таких поэтов не забываются народом, как не забывается никогда тихая, любящая песня матери, ее любящие кроткие советы и указания. Образ таких поэтов навсегда остается светочем в душе народа, как идеал нравственной чистоты, абсолютной безупречности, беспредельной веры в человека, любви к свету… Без таких поэтов у народов не было бы сердца, не было бы души, верующей в лучшее». («Русское богатство», 1887, № 2.)

К этой исключительно точкой характеристике бессмертия таких деятелей, как Плещеев, хорошим дополнением может быть и та, что высказана Д. С. Мережковским вскоре после смерти Плещеева:

«Человек и поэт связаны в нем так неразрывно, так неразделимо, что, право, кажется иногда, что жизнь Плещеева — одна из его лучших, самых высоких поэм».

Да, творчество А. Н. Плещеева не получило мирового резонанса, хотя стихи его еще при жизни переводились на многие европейские языки (болгарский, польский, чешский, английский, немецкий, французский, итальянский), зато на родной земле оно всегда имело благотворное влияние. Его поэзия, признанная современниками «поэзией мира, любви, братства», сыграла далеко не последнюю роль в духовном становлении поборников свободы и справедливости 40—90-х годов прошлого века, помогла расширению художественного горизонта замечательного русского поэта-самородка И. 3. Сурикова и его последователей С. Д. Дрожжина, Ф. П. Шкулева; свободолюбивый дух плещеевских стихов, и прежде всего его знаменитого «Вперед!..», оказал непосредственное воздействие на песенно-стихотворческую деятельность писателей революционно-демократической и народнической ориентации П. Лаврова, И. Морозова, И. Омулевского, П. Якубовича; находил отклик в творческих исканиях, в формировании общественной позиции литераторов других народов России: украинцев И. Франко и П. Грабовского, осетинца К. Хетагурова, азербайджанца Гасана Зардаби Меликова…

…Мой друг, не плачь о нем, — безумными слезами

Ты робость детскую пред битвой не буди! —

Он не умрет для нас, пока позорно сами

Мы не сойдем с его тернистого пути, —

заверял К. Хетагуров в стихотворении «Памяти Плещеева».

Приближается столетие с того дня, когда навсегда умолкла плещеевская муза. Знавала она за прошедший срок приливы любви и благодарности и наступающие порой за ними отливы. Так, если для современников поэта, переживших его и вступивших в начало нынешнего столетия, Плещеев оставался жизнелюбивым певцом, умевшим отразить в своих стихах «молодое чувство, задеть… самые благородные свойства человеческой души», выразителем «дум и чувств интеллигентного русского человека», то уже для следующего поколения читателей поэт утратил то центральное значение, которое занимал при жизни и в первые посмертные годы. Глашатаи предоктябрьской поры нередко воспринимали Плещеева только лишь в качестве «лучшего представителя отмиравшего… гуманного барства», как заметил В. В. Воровский в статье по поводу 15-летия со дня смерти поэта; то было и явное недопонимание творчества поэта и в то же время отражение определенного несоответствия его творчества злободневным задачам революционной эпохи. Разве что только плещеевские строки, обращенные к детям, оставались еще в почете, да и то на уровне школьных хрестоматий. Долгую и благодарную судьбу получили стихи Плещеева, ставшие песнями и романсами на музыку Чайковского, Мусоргского, Аренского, Варламова, Кюи. Прекрасные композиторы в разное время обращались к творчеству Плещеева, и плоды их совместных трудов стали классикой русской культуры.